Эдвард Рикенбэкер - Сражаясь с летающим цирком (Главы 1-14)

Оставалось совершенно неясным, намерены ли два "Альбатроса" обстреливать меня до самой земли. Дважды мне удалось заметить, как они пикировали на меня, выпуская огромное количество пуль в маленький беззащитный аппарат, несмотря на его очевидную обречённость. Я не испытывал злобы к ним. Всё, что я ощущал своего рода скепсис по поводу их бездумной траты боеприпасов. Впрочем, и это не верно. Я был сбит с толку. Во мне вызывала скептичность их глупая убеждённость в том, что я блефую. Эти дураки даже не могли определить, когда аэроплан действительно сбит. Машина лишилась целого покрывала из обшивки. Ни одному пилоту ещё не удавалось пилотировать без неё аэроплан.

Меня занимали мысли о том, где я упаду. Внизу расстилались леса Монсека. Господи! Насколько приблизилась земля! Разрушится ли конструкция самолёта полностью и вышвырнет меня на все четыре стороны? Если я застряну в верхушках деревьев, то, возможно, отделаюсь лишь переломанными костями. Ведь Джимми Мейсснер и Джимми Холл избежали смерти, попав в подобный переплёт на своих "Ньюпорах". Если я выживу в этой передряге, то больше не поднимусь в воздух. Но сейчас нет смысла думать об этом. В любом случае, мне либо не выжить, либо я стану пленным инвалидом в Германии. Как это переживёт моя мама?

Неожиданный приступ желания вновь увидеть маму поднял мой боевой дух. С мыслью о том, что будет, когда она откроет каблограмму с фронта, извещающую о моей смерти, с этой картиной перед глазами в моём сознании пронеслась целая серия ярких детских воспоминаний. Раньше я и не представлял, что перед лицом неминуемой гибели в сознании человека проносятся все события его жизни. Несомненно, на самом деле, это лишь несколько воспоминаний, но животный ужас и неотвратимость смерти превращают их в множество.

Меня стало занимать, почему скорость штопорения не возрастает. С каждым оборотом я ощущал повторяющееся вибрирование, словно от удара воздушной подушкой по левому крылу. Эти монотонные удары вызывали во мне рост раздражения. И, хотя я постоянно экспериментировал с рулём, ручкой управления и даже перемещением веса собственного тела, мне совершенно не удавалось повлиять даже в малейшей мере на вращение аэроплана. С тех пор как крыло разрушилось, машина снизилась таким образом на целых десять тысяч футов. Я выглянул за борт. Еще неполных 3 000 футов и - крушение! Я мог разглядеть людей на дороге перед линией грузовиков. Побледневшие, они пристально глядели в мою сторону. Мысленно они уже подбирали сувениры из обломков машины и моего тела.

Была не была - я дал полный газ! Дополнительное ускорение, которое дал вновь запущенный движок, оказалось достаточным для того, чтобы стоявший перпендикулярно хвост занял горизонтальное положение прежде, чем я смог осознать что-либо. Я мгновенно схватился за джойстик и переложил руль направления. Теперь пропеллер тянул машину вперёд. Только бы она смогла продержаться так пяток минут, тогда я смогу перетянуть через траншеи. Они служили ориентиром в каких-нибудь двух милях прямо по курсу. Я посмотрел вверх и вниз.

Ни одного аэроплана в небе. Недавние противники, вероятно, посчитали, что мне конец. Земля стремительно проносилась внизу. Я летел вперёд значительно быстрее, чем вниз. Внезапное ликование овладело мной. Я самонадеянно попытался приподнять нос машины. Безрезультатно! Она летела по прямой, но это было всё, на что был способен самолёт. Ага! Вот и дружище "Арчи"!

Довольно забавно, но оказывается можно настолько привыкнуть к "Арчи", что страх перед ним совершенно исчезает. Я был настолько признателен своему маленькому искалеченному аппарату за то, что он спас меня от падения, что говорил с ним, обещая хорошенько его почистить по возвращении в конюшню. А на скверное поведение "Арчи" я едва обращал внимание.

Над самой линией фронта я скользнул вниз и теперь находился на высоте тысячи футов. Избежав опасности приземления на немецкой территории и применив несколько маленьких хитростей, я выжал из повреждённого самолёта ещё одно усилие. Впереди виднелись крыши родных ангаров. С мотором, работающем на полных оборотах, машина скользнула по ангару старой 94-й и плюхнулась на поле.

Сразу сбежались французские пилоты, находившиеся по соседству, чтобы взглянуть на новичка, садящегося с включённым мотором. Позже они рассказывали, что это напоминало приземление птицы со сломанным крылом.

Вспоминая те события, я понимаю, что пережил довольно нервный эпизод. Припоминается, что мне не казалось, будто произошло нечто необычное, в тот момент, когда я выбрался из кабины и поинтересовался судьбой Рида Чемберса. Это любопытное последствие полётов на войне. Пилот настолько проникается своего рода фатализмом, что начинает воспринимать все события как вполне заурядные. В результате он лишь изредка выказывал значительное волнение по поводу работы, проделанной за день, каким бы тяжёлым он не выдался.

Итак, несколько озлобленный, я навёл справки о Риде Чемберсе как только покинул машину. Мне казалось, что он меня подставил. Ярость была единственным моим чувством в тот момент.

О Риде известий не было. Однако спустя несколько минут он появился и стал городить какие-то небылицы о том, как подло я его покинул, нарушив наш уговор. Он тоже находился над немецкой территорией и во время возвращения повстречал два "Альбатроса", пилоты которых возвращались на свой аэродром, возможно, рассчитывая побыстрей добраться до моих останков на машине. Однако доклад о встрече с двумя "Альбатросами" подтвердил мои предположения, что третий аппарат всё же разбился.

В начале следующего дня французы известили нас, что они в самом деле видели крушение "Альбатроса" и то, как мой израненный "Ньюпор" ковылял домой, окружённый разрывами зенитных снарядов. Они даже подтвердили мою победу безо всяческого запроса с моей стороны. Но самым необычным в этом происшествии оказалось то, что тело мёртвого немецкого пилота - моей последней жертвы таким образом зафиксировало управление самолётом, что тот, пролетев значительное расстояние, приземлился в нескольких сотнях ярдов за линией фронта на французской территории.

Глава 9. Уничтожен в огне{1}

84-я эскадрилья находилась на фронте уже почти месяц, когда прибыл один из моих товарищей по учёбе - лейтенант Куртц. По окончании лётной школы, Куртц был оставлен для прохождения специального обучения воздушной стрельбе с тем, чтобы в дальнейшем стать инструктором для тысяч молодых людей, призванных в воздушный флот дядюшки Сэма. С этой целью его отправили в Англию, а вернувшись оттуда во Францию, Куртц был отправлен на фронт в 84-ю эскадрилью с целью приобретения реального боевого опыта над позициями противника.