Магия тишины. Путешествие Каспара Давида Фридриха сквозь время - Флориан Иллиес
Когда десять тысяч французских солдат в марте 1813 года входят в Дрезден, Фридрих сбегает из города, вверх по течению Эльбы. Он скрывается в рыбацкой деревушке Криппен, живет там в комнате маленького дома, принадлежащего его дрезденскому другу Фридриху Куммеру. Дома жмутся к высоким склонам узкой долины, и когда Фридрих с рюкзаком приходит в деревню, солнце уже скрылось за горой, Криппен погружается в тень уже в первые послеполуденные часы. Хорошее место, чтобы спрятаться. Фридрих так нервничает, что несколько недель не может рисовать, он с волнением ждет новостей о ходе войны. До него доходят слухи, что русская и прусская армии приближаются к другому берегу Эльбы, и его паника нарастает. Говорят, что французы взорвали мост Августа в Дрездене, тот самый волшебный мост, на который он смотрел из окон своей мастерской. Говорят, что прусский король и русский царь прибыли в Дрезден, потом говорят, что пришел Наполеон и его войска громят пруссаков и русских под Бауценом. Вокруг один лишь хаос. А в его душе – один лишь страх.
Проходят недели, и Фридрих снова начинает работать, в июне 1813 года он идет в горы и рисует ели. Рисует пихты. Долгими часами, будто стараясь запечатлеть каждую иголку. Он по-прежнему сидит в Криппене и надеется, что бури мировой истории пролетят мимо. Но утром 20 июня, когда он идет по деревне, происходит нечто чудовищное. Наполеон, этот антихрист, «враг всего хорошего», как Фридрих его называет, отправился с тремя офицерами на лодке вверх по Эльбе. И сходит на берег именно в Криппене. Французы решили воспользоваться перемирием, чтобы разведать дороги в Богемию. Судя по всему, Каспар Давид Фридрих видел его своими глазами, то ли из окна своего домика, то ли из леса на холме. Деревня застыла от ужаса. Фридрих продолжает рисовать, ну а что еще делать, он рисует ветку дерева, во всех подробностях, чтобы не поддаваться панике. Но это не помогает. По какой-то непонятной причине он пишет под датой на рисунке, 20 июня, одно слово – «болезнь». Кто именно болен – дерево, время или он сам – непонятно, но внезапное появление Наполеона в его укромном уголке должно было показаться Фридриху издевательской шуткой истории.
Он пытается снова спастись рисованием елей. Это занятие для него подобно успокаивающему массажу. Иногда он рисует пихты, иногда камни. День за днем. Но вот приходит день, и 20 июля, спустя ровно месяц со дня жуткой встречи с Наполеоном, он вдруг пишет под группой из пяти тщательно прорисованных елей политический лозунг: «Готовьтесь сегодня к новым боям / Немецкие мужи, слава вашему оружию» (вот удача, что эти строки прочитали уже после 1945 года, когда немецкие мужи поняли, что их оружие приносит только бесславие).
В ноябре 1813 года, после того как прусские и русские войска изгнали Наполеона из Дрездена, Фридрих возвращается из Криппена домой. Оказавшись в своей мастерской, он немедленно берется за краски. Его новые патриотические картины преисполнены страха, гнева, гордости, упорства. Он рисует французского солдата в лесу, тот заблудился среди елей, он слишком далеко зашел в земли немцев. Фридрих пишет стихи: «Мы молим тебя, Господь, освободивший нас от ига французов! Не позволяй никогда диким ордам опустошать наши поля и луга». И Фридрих пишет родные поля и луга, могилы своих христианско-германских героев, отдавших жизнь в борьбе с французами. Он многое потерял на этой войне – друга Теодора Кёрнера[79] и многочисленные иллюзии. Кроме того, война нанесла Фридриху непоправимый финансовый ущерб: в смутные времена ему никак не удается собрать те триста талеров, которые он потратил на военное снаряжение для друга Керстинга. Даже год спустя он вынужден писать брату Генриху письмо с мольбой о помощи: «Кажется, удача совсем отвернулась от меня».
* * *
Вскоре после смерти Фридрих совсем исчезает с поверхности земли. Его никто не помнит, художники стараются избегать сравнений с ним, романтизм быстро покрылся пылью. Стремительно взлетевшая звезда Фридриха начала быстро меркнуть в середине 1820-х годов, когда небо затмила комета Дюссельдорфской художественной школы, и окончательно погасла в момент его смерти в 1840 году; даже некрологи о нем написаны столь снисходительно, будто он всегда был неактуальным художником. Да, в эпоху Гёте многие присоединились к мнению главного авторитета, который постулировал, что Фридрих «пошел по неверному пути», которого лучше избегать.
В 1816 году выходит новый каталог Берлинской национальной галереи, которой принадлежат некоторые важнейшие работы Фридриха. Авторам приходится указывать на местожительство Фридриха, чтобы пояснить, кто он такой, да и упоминают его только один раз: «другие произведения Клейна из Нюрнберга и Фридриха из Дрездена». Вот и всё. Толстые книги по истории искусства Адольфа Розенберга и Рихарда Мутера, определяющие для образованной немецкой буржуазии второй половины XIX века, ни словом не упоминают Фридриха. Никто не описал это исчезновение лучше Райнера Марии Рильке: «История – это список опередивших свое время. Время от времени в толпе просыпается кто-то, не связанный с ней. <…> Будущее смело говорит через него; его время не знает, как относиться к нему, и из-за этой нерешительности теряет его. Он гибнет из-за промедления. Он умирает как одинокий полководец, как преждевременный весенний день, порывы которого не понимает ленивая земля. Но столетия спустя, когда с его бюстов облетели венки, когда его могила забыта и поросла травой, – он снова просыпается и его дух современником вселяется в мир своих внуков».
* * *
Рильке действительно годится Фридриху во внуки, и дух Фридриха вселяется в него. Рильке видит то, что не поняла «ленивая земля». Картина «Одинокое дерево» в Национальной галерее в Берлине, перед которой он раз за разом замирает от восторга, в последний раз – 4 июля 1905 года, производит на него такое впечатление, что он под ее влиянием удаляется к зеленым лугам, где и родились такие строки:
Кто б ни был ты, но вечером уйди
из комнаты, приюта тесноты;
на даль пространств за домом погляди,
