Куриный бульон для души. Прощение исцеляет. 101 теплая история о том, как оставить прошлое и начать двигаться вперед - Эми Ньюмарк
После выходных, в начале следующей недели, мне уже нужно было сдать деньги, и потому я решила предпринять еще одну попытку и днем, в воскресенье, снова заговорила с мамой о кольце. Я хотела повести этот разговор в шутливом тоне, но мама жестко оборвала меня:
– Я же тебе сказала – никакого кольца. У нас нет свободных денег!
Подавив гнев и обиду, я отправилась в свою комнату. А вечером случилось кое-что, что меня уже по-настоящему разозлило: отчим заявился домой как всегда поздно и, подойдя к маме, протянул ей пятидолларовую купюру. Я преисполнилась надежды, все еще веря, что она изменит решение по кольцу. Но оказалось, мама потратила эти деньги на пиво отчиму – причем сама отправилась купить его, когда отчим об этом попросил.
Именно тогда я решила, что вправе испытывать гнев! С тех пор я разрешила себе обижаться на людей столько, сколько посчитаю нужным. Я позволила себе признать, что могу злиться. И разрешила себе не носить фальшивую маску благодушия и всепрощения, тогда как на душе у меня скребут кошки. Я сказала себе: мне все равно, что обо мне подумают, но по крайней мере с самой собой я буду честна.
Как оказалось, я не была единственной в классе, кто отказался покупать выпускное кольцо. И мама была права: через несколько месяцев после окончания школы я уже носила на пальце помолвочное кольцо с бриллиантом. Но все же… тот случай со скромным колечком с синеньким камушком часто вспоминался мне, когда я невольно бросала взгляд на свои руки, если мыла посуду, ставила цветы в вазу или меняла узорчатую скатерть на столе.
По мере того как шло время, у нас с мамой установились самые чудесные отношения, какие только бывают между матерью и дочерью. Она была прекрасной бабушкой, души не чаяла во внуках и часто проводила с ними время.
Дети выросли. Я развелась. И мама, и я стали старше.
Как-то однажды днем мы сидели у меня за кухонным столом и пили кофе, обсуждая жизнь и нашу устоявшуюся систему убеждений. Мама признала, что совершила много ошибок в моем воспитании.
– Мам, ты проделала хорошую работу, – сказала я. – Но теперь я по-другому смотрю на то, чему ты меня учила. Гнев и ненависть – это, конечно, страшные и сильные эмоции. Но мы не должны ставить себе запрет на проявление этих чувств и отрицать, что испытываем их. Это как белое и черное – ты же не можешь отрицать, что черный цвет не существует наравне с белым? Просто нужно соблюдать баланс. Все испытывают негативные чувства – и дети, и зрелые люди, и дряхлые старики. Отрицательные эмоции нужно не заглушать, а учиться управлять ими.
Выслушав мой монолог, мама покачала головой, явно выражая несогласие с моими словами.
– Проявлять обиду – значит разрушить себя! – воскликнула она весьма возбужденно. – Я всегда учила тебя…
– Знаю-знаю, – перебила я ее. – Ты все верно говорила. Но ты, похоже, и сама не понимала, что держать негатив в себе – это тоже разрушительно. Мам, подавить негодование – непросто! Это не колечко на палец надеть, заменив одно кольцо другим.
Я изобразила соответствующее движение, будто снимаю одно кольцо и надеваю другое. (Я очень надеялась, что мама поймет, о каком кольце говорю. И не подумает, что я имею в виду свой распавшийся брак.)
Кивнув, мама опустила глаза и ненадолго задумалась. Потом снова посмотрела на меня и спросила:
– Ты все еще обижаешься за свое выпускное кольцо?
Она попыталась объяснить мне свою позицию, но мою позицию она так и не услышала – она не приложила усилий, чтобы понять, о чем я говорю.
– Да ладно, мам, все в порядке. И я не обижаюсь на тебя уже. Я пытаюсь сказать тебе о другом – о том чувствовать злость – это нормально. Ненормально носить злость, спрятав ее у себя в душе. Нужно уметь признавать свои эмоции, а не подавлять их.
Этот разговор с мамой все равно оказался полезным. Не знаю, осознала ли что-то она, но я хотя бы озвучила те мысли, которые долго вынашивала в себе. И снимая тем вечером кольца со своих пальцев, прежде чем намазать руки кремом, я почувствовала, что мне действительно стало легче, я словно сняла с себя десятилетия боли, которую ощущала из-за того, что спрятала внутри себя гнев за маленькое колечко – драгоценность, которой меня когда-то лишили, но которое, как оказалось, было очень дорого мне, потому что благодаря ему я познала, что такое прощение.
Линда ОʼКоннелл
Письмо умершему отцу
Прощение – это работа сердца, после которой происходит исцеление.
– Джеральд Ямпольски
Отец умер, когда я еще училась в колледже. В течение многих лет после его смерти я старалась не думать об этой потере. Я загружала себя самыми разными делами – преподаванием, писательством, личными отношениями – только бы не возвращаться к боли, которую ощущала всякий раз, когда думала о нем.
Отец был очень одаренным человеком, с большим музыкальным талантом. Когда он заканчивал Джулльярдскую школу[4] по классу скрипки, ему пророчили как исполнителю успешную карьеру. От него я унаследовала талант к музыке – сначала (пока училась в школе) обучалась игре на фортепиано и флейте, а позже, как и он, окончила Джулльярд.
Несмотря на то что отец любил музыку, дома он почти никогда ее не слушал, и на скрипке играл совсем редко. Иногда, по утрам, в воскресенье, я слышала, как из его комнаты доносятся мучительные стенания смычка, скрипка вскрикивала, плакала, взывала к кому-то, прося не то пощады, не то помощи. Было такое чувство, будто это отец (в обыденной жизни человек холодный, угрюмый и бесчувственный) рыдал о чем-то, чего не мог высказать вслух не только всем нам, его близким людям, но и самому себе.
Жизнь сложилась так, что ему пришлось оставить музыкальную карьеру. Он рано завершил концертную деятельность, потому что
