Наше неушедшее время - Аполлон Борисович Давидсон
Все это когда-то, еще до революции, уже выходило на русском языке. Кое-что переиздавалось в 20-х годах. Но с тех пор, кажется, ни разу. Так что для молодежи эти книги были увлекательным познанием Африки.
Тут бы в самый раз издать африканские стихи и «Африканский дневник» Николая Гумилёва. Но его имя было под запретом тогда, да и много лет потом.
Не снят был запрет и с Бориса Корнилова: его поэма «Моя Африка» в те годы тоже не увидела света.
Не в чести был и Киплинг – его не издавали с 1939-го.
Все, от мала до велика, знают доктора Айболита, Лимпопо, «Не ходите, дети, в Африку гулять» и другие памятные с детства строчки Корнея Чуковского. Те, кто постарше, – фильм «Цирк».
Текущая периодика: газеты, журналы… Много ли из них можно узнать об Африке? В те годы почти ничего.
Летом 1956 года в журнале «Новое время» решили дать статью об английской колонии Золотой Берег: среди всех колоний Черной Африки ей первой предстояло стать независимым государством. Написать статью предложили мне. В моем тексте редактор, Юрий Андреевич Бочкарёв, сделал две поправки. Я писал, что «страна находится в Западной Африке». Он исправил: «в Центральной». Когда я возмутился, он спокойно ответил:
– Ну, так считают четверо-пятеро таких, как Вы, а для рядового читателя – посмотрите вон на карту – она в самом центре.
Я-таки настоял на своем. Но с другой поправкой совладать не смог. В тексте у меня было, что после провозглашения независимости страна будет называться Ганой. Бочкарёв наставительно произнес:
– Так это ведь Англия обещала. И Вы что же, хотите, чтоб наш читатель верил всему, что обещают британские колонизаторы?
Аргумент по тем временам убийственный. Статья вышла без упоминания слова «Гана».
А ведь «Новое время» считалось тогда самым информированным и авторитетным журналом во всем, что касается международных проблем.
После окончания фестиваля мне стали регулярно приходить из Южной Африки три журнала и один еженедельник: очевидно, эти посылки организовали гости фестиваля, вернувшись на родину, хотя никто из них мне об этом не написал. Да и какая переписка с Южно-Африканским Союзом в те времена! Приходили эти издания регулярно, в течение многих лет, пока южноафриканские власти не запретили их, одно за другим. Некоторым моим фестивальным знакомым пришлось эмигрировать из Южной Африки, а Джордж Найкер оказался на несколько лет в тюрьме.
* * *
Все началось с телефонного звонка. Примерно через месяц после фестиваля. «Не могли бы мы с Вами встретиться? Нужно поговорить по одному важному делу». Предлагалось место – на улице. И время. Тон был не просительный, скорее приказной, хоть и вежливый. Встретились. Человек не очень запоминающейся внешности. Представился:
– Буча. (Сказал, что из «органов».)
– У нас к Вам просьба.
Оказывается там, в «органах», не уверены, что двое белых южноафриканцев покинули территорию нашей страны.
– Не помните, с какого вокзала или аэропорта они уезжали?
Эти двое вызывали подозрение: были как-то замечены в том, что ходили самостоятельно по Москве. Не с группой.
Что я мог ответить? Этих двоих я хорошо помнил. Оба приехали в Москву из Лондона. Были самыми образованными в группе, держались чуть обособленно и действительно иногда уходили вдвоем пройтись по городу.
Один из них подарил мне книгу, написанную его тестем, Эдуардом Ру: «Время длиннее, чем веревка. История борьбы черного человека за свободу в Южной Африке». Об этой книге я к тому времени уже слышал. Ее выход вызвал в Южной Африке, да и в Англии, громкий резонанс. Но в московских библиотеках ее не было. Разумеется, я бесконечно обрадовался подарку.
На фестивале мне никто не поручал слежку за иностранцами. Да я бы и не согласился. Говорилось лишь, что иностранцам, ради их же безопасности, лучше не отрываться от группы. Но когда те двое уходили, я их не удерживал.
Как они уезжали из Москвы, я не помнил. Все разъезжались порознь, разными маршрутами. Столько было неразберихи! Путаница с билетами: не на тот рейс, не на тот поезд. Кого-то приходилось провожать дважды, если не трижды. Мы все, кто работал на фестивале, устали до изнеможения. Каждый день приезжали туда, в гостиницу «Ярославская», рано утром и уезжали домой уже ночью, когда все торжества, а за ними и посиделки в гостинице, закончатся, когда все угомонятся. А жил я в общежитии «Якорь» у Белорусского вокзала. Час туда, час обратно. На сон часа четыре, от силы пять. И так три недели, от первого заезда гостей. Упомнишь ли тут всё и всех?
Я сказал, что не помню. Но он настаивал и настаивал. Наконец, я не выдержал, сказал наобум:
– Кажется, с Киевского.
Через несколько дней – новый звонок, новая встреча.
– А вот мы тут поговорили с переводчицами, они дали другую информацию.
Хотелось ответить:
– Это ж Ваша работа, что же Вы не проследили.
Понимал, правда, что им было трудно. Опыта нет: ведь такого наплыва иностранцев у нас не бывало. И все-таки – это их проблемы.
Уверен, что у «органов» какие-то сведения о них были. И наверняка знали то, чего не знал я.
Я после фестиваля никогда больше не слышал о тех двоих, но убежден – и тогда и теперь, – что ничем «таким» они здесь не занимались и сразу же уехали, как и собирались. Интерес у них к московской жизни, безусловно, был. «Органы», возможно, заподозрили, что я сознательно покрывал их.
А через несколько месяцев начались закрытые процессы над двумя группами молодых ученых: в Москве и в Ленинграде. Они хотели прочитать Ленина «по-новому», а кто-то даже выступал против ввода советских войск в Венгрию. Я к этому отношения не имел, но в обеих группах у меня были друзья и близкие знакомые.
Скажи мне, кто твой друг, и я
Скажу, за что тебя посадят[92].
Тут уж меня стали вызывать для «переговоров» не на улицы, а в гостиницы. Первый раз – в «Балчуг». И сразу: «Вам привет от Бучи». Так что получилось: на фестивале я подозрительных иностранцев покрывал, а тут – не те связи. И началось второе действие. Придешь в общежитие – комендантша шепотом:
– О Вас опять справки наводили.
В библиотеку:
– Опять Ваш формуляр проверяли: что читаете.
В это время уже лежала в типографии первая моя книга. Думал: хоть бы успела выйти, а то загребут, и никаких следов от меня не останется.
Знакомство – издали
Оглушенная ревом
