Дина Верни: История моей жизни, рассказанная Алену Жоберу - Ален Жобер
Однако это не мешало ей оставаться гениальной на своей кухне. Она была отличным шеф-поваром! Великим шеф-поваром! И я попалась как кур в ощип. Я в этом была полный ноль. Но благоговейно слушала, смотрела и училась. А потом мы обедали. Она накрывала на стол и каждый раз все описывала. Это она умела, получалось очень здорово. И было невероятно вкусно. Я спрашивала, откуда брались все продукты. Мне кажется, Майоль получал массу посылок от своих почитателей со всей Франции. Это был период тотального дефицита, и продукты были королевским подарком. Но эти посылки никогда не доходили до фермы Майоля, они застревали здесь, в Баньюльсе, в «розовом доме». Так она наказывала мужа.
А Майоль жил в горах анахоретом. Это позволяло ему больше не спускаться из своего «Хутора» – работать, слушать кваканье лягушек или рисовать в саду фермы. Так что в горах мы питались травами и корешками.
Ах, эти обеды у мадам Майоль! В разгар пира она казалась возбужденной. А к концу проклинала свою судьбу и пускала слезу. Ее приходилось утешать. Однажды на особенно памятный обед – вкуснейший, восхитительный, удивительный – она приготовила дроздов или что-то в этом роде, блюдо, которого я в жизни не пробовала, я просто наслаждалась. Клотильда любила долгие застолья. Она выпила белого вина, что было ей противопоказано, и стала печальной. Точила слезу еще сильнее, чем обычно. Посмотрела на меня и сказала: «Детка, у меня было лишь двадцать счастливых лет». Меня это возмутило, я взорвалась: «Но послушайте, мадам Майоль, двадцать лет счастья – это замечательно! Я знаю людей, у которых не было пяти счастливых минут. Я знаю людей, умерших, так и не познав любви. Я знаю людей, у которых в голове только одно: спасти жизнь и свободу. Моих приятелей расстреляли на горе Валериан, и у них не было двадцати лет счастья. Двадцать лет – это очень много!» Клотильда посмотрела на меня как на инопланетянку и произнесла со своим непередаваемым каталонским акцентом: «Вы так считаете?» И снова заплакала.
Я очень к ней привязалась. Несмотря на ее сварливый характер, я ее нежно любила. И она заразила меня готовкой. Бедняжка мадам Майоль! Она так и не поняла, чего стоят почести и слава, она не шла в ногу с Майолем, и в этом была драма ее жизни. Так или иначе, она готовила потрясающие блюда со своей сестрой, которая тоже была прирожденной кулинаркой. М-м, их фаршированные кальмары! Она открыла для меня целый мир!
(АЖ) А откуда были все эти знания?
(ДВ) Майоли, знаете ли, были гурманами. У Клотильды, в частности, были старинные семейные рецепты. Некоторые еще со времен Регентства, представляете! Мы же в горах питались по-другому. Майоль хорошо знал горы. Собирал травы и коренья и умел их приготовить. Они становились съедобными. Он отлично в этом разбирался. Приносил, например, какое-то мохнатое растение, неприятное с виду. «А это что за ужас?» – «Увидите, из него получается роскошный салат». И действительно, салат был изумительным! По-каталонски растение называлось tapo cusso, «поджопник». В общем, он готовил еду из самых отталкивающих ингредиентов. Но когда я приносила какую-нибудь белую фасоль или что-то еще, он готовил такое блюдо – пальчики оближешь! И не отходил от плиты, стоял там до конца, не отвлекаясь ни на секунду. Аристид тоже был настоящим шеф-поваром. Он умел фаршировать одних животных другими, как в старинных книгах.
(АЖ) И у него это тоже было семейное знание?
(ДВ) Да, семейное. Все они знали толк в еде. Знаете, существует же множество разных кухонь. Есть буржуазная кухня. Кухня художников. Кухня забытых вкусов. И Майоль в этом был настоящим мэтром. Художники часто отлично готовят, потому что в молодости они умирали с голода и всегда мечтали о роскошной пище. Каждый день после работы Майоль рассказывал мне что-то из своей жизни. Например, про один вечер художников. Каталонские художники в Париже жили впроголодь, и однажды они решили скинуться, чтобы приготовить рагу. Принесли все нужные ингредиенты. И потом томили рагу целую ночь на большой плите. Рагу готовится очень долго. И они всю ночь сидели вокруг плиты. Каждый рассказывал о своих кулинарных подвигах, возможно, воображаемых. А когда они не говорили о предстоящем пире, то говорили о Гогене, который был их божеством. Все они были последователями Гогена. И рагу назвали рагу Гогена. Я спросила: «Ну хоть вкусно получилось?» Майоль пожал плечами: «Мы смели все за секунды!»
(АЖ) Продолжим рассказ о ваших занятиях…
(ДВ) Значит, по воскресеньям я ходила к сестре, а потом обедала с мадам Майоль. Но когда мастер спускался с гор, он шел навестить сестру – один, без меня, – а потом обедал с мадам Майоль, тоже без меня. А меня посылал к Раулю Дюфи в Перпиньян, на площадь Арго, где у Дюфи была роскошная мастерская. Как же мы с ним хохотали! Однажды Дюфи мне сказал: «Я самый молодой из ваших старых друзей». Так оно и было. Он имел в виду Майоля, Боннара и Матисса. Дюфи был не намного моложе, но все-таки помоложе, и сильно моложе по характеру. Рауль подталкивал меня к тому, чтобы я встречалась с другими людьми. Потому что я была очень одинока, и он это сразу понял. Сказал мне: «Знаете, после обеда я отдыхаю. Не сидите здесь. Вам нужно выбираться. Я скажу, куда пойти и с кем повидаться».
Дюфи был бонвиваном. Но при этом – великим художником. Он очень беспокоился о судьбе своих картин. Другие об этом не говорили. У него в Лувре висела одна картина – Пьеро или что-то в этом роде – с палитрой, а на палитре две белые краски. Почему две белые краски? Он искал и нашел. Вторая – это был закрепитель красок на основе свинца. Он нашел химика, и тот сделал для него этот закрепитель. И все краски Дюфи отлично сохранились – с такими вещами он не шутил.
(АЖ) Значит, после вашего ареста Майоль отправил вас к Матиссу и Боннару?
(ДВ) Он хотел, чтобы я держалась подальше от Каталонии, ставшей для меня слишком опасной. А еще хотел поделиться с ближайшими друзьями, Матиссом и Боннаром, тем, что досталось ему. И он направил меня к ним, и я позировала для обоих. И подружилась с обоими.
