Две жизни Пинхаса Рутенберга - Пётр Азарэль
Его тревожили сообщения в газетах о нападениях арабских банд на еврейских водителей возле Тулькарема, антиеврейские беспорядки в Яффо и Тель-Авиве. Он чувствовал, что это начало серьёзных событий. Они нарастали, как снежный ком. Через несколько дней после этих волнений Рутенберг послал письмо своему другу члену совета директоров лорду Херсту. Он описал их размах и причинённый ими ущерб. Он знал о происходящих в Лондоне переговорах, которые вела с представителями правительства делегация арабов. Их нужно было остановить. Для Рутенберга было важно оказать давление на правительство Британии. Он просил Херста обратиться к министру колоний Томасу и убедить его показать силу, осуществить аресты и восстановить закон и порядок.
Письмо его плодов не принесло. А когда в конце апреля в Иерусалиме представители основных арабских политических партий сформировали Верховный арабский комитет во главе с Амином эль-Хусейни, возглавивший восстание, он понял, что события принимают неожиданный оборот. Продолжая считать правительство Эрец-Исраэль единственным виновником кризиса, он написал Сэмюэлу, что положение становится очень серьёзным, и он готов ответить на предложение Вейцмана сотрудничать с ним.
Свидетель и невольный участник уже трёх восстаний двадцатых годов, он видел и сегодня явные причины для волнений. Евреи скупали у богатых арабских владельцев крупные участки земли. Новые хозяева сгоняли с купленной земли мелких арабских крестьян-арендаторов, живших там многие поколения. Тысячи арабских семей покидали свои дома и перебирались в бедные окраины городов. Евреи стремились сами обрабатывать землю, да и большое число еврейских иммигрантов необходимо было обеспечить работой. Поэтому многие арабы неизбежно лишались занятости, росла безработица. Положение арабского населения усугубляла длительная засуха в начале тридцатых годов и последствия мирового экономического кризиса, значительно снизившего цены на сельскохозяйственную продукцию. К этому добавлялись опасения, что массовая иммиграция приведёт к созданию в Палестине еврейского государства. Рутенберг понимал, что восстание неминуемо и для его начала достаточно лишь искры. Как президент Национального комитета шесть лет назад он предложил свой план. Он был отвергнут Еврейским агентством и правительством, проблемы остались, и опасность вспышки пожара продолжала расти. И наконец, случилось то, что он предвидел.
Он хотел бы уже вернуться в Хайфу, где два месяца назад ввёл в строй новую электростанцию. Ему нравилось ходить по ней и слышать несмолкаемый гул турбин и генераторов. Это была его стихия. Там работали его люди, которых он сам в своё время набирал в компанию. Там, он верил, ждала его Пиня. Он уже собирался отправиться в путь, когда в офисе Национального комитета на улице Яффо его нашёл позвонивший секретарю Лейб Магнес.
— Слушаю тебя, Лейб.
— Шалом, Пинхас. Хорошо, что ты ещё в Иерусалиме.
— Сегодня хочу уехать.
— У меня здесь люди, которых ты знаешь. Прошу тебя зайти ко мне. Дело очень важное.
— Ладно, сейчас подъеду.
— Ждём тебя.
Гудки в телефоне известили окончание разговора. Он попрощался с Бен-Цви и спустился во двор. Водитель ждал его в автомобиле. Минут пятнадцать езды по городу, и он уже возле дома Магнеса.
В салоне Рутенберга ждали четверо. Троих он хорошо знал. С Моше Новомейским, владельцем Палестинской поташной компании, он дружил многие годы. Моше Смилянский, писатель и общественный деятель, помогал ему в организации обороны Тель-Авива во время арабских беспорядков в 1921 году и с тех пор он поддерживал с ним приятельские отношения. С Магнесом его связывала многолетняя дружба со времени его пребывания в Америке.
— Спасибо, Пинхас, что нашёл время для нас.
— Скажу честно, я приятно удивлён, — улыбнулся Рутенберг. — Не ожидал увидеть здесь такое избранное общество.
Он окинул всех взглядом и посмотрел на господина, которого видел впервые. Магнес спохватился и тронул Пинхаса за плечо.
— Познакомься с моим другом, — произнёс он. — Гад Фрумкин, судья, член Верховного суда Палестины.
— Пинхас Рутенберг, — сказал Рутенберг, пожимая ему руку. — Очень рад. Много слышал о Вас. Ицхак Бен-Цви рассказывал мне, что учился с Вами в Константинополе.
— Я изучал там юриспруденцию по настоянию своего тестя и к разочарованию своего отца — усмехнулся Фрумкин и блеснул очками. — Он хотел, чтобы я стал журналистом. Вместе с Давидом Бен-Гурионом, Ицхаком Бен-Цви, Моше Чертоком, Давидом Ремезом, Израилем и Маней Шохат организовал в университете ассоциацию еврейских студентов Османской империи. Я возглавлял организацию, а Бен-Гурион был секретарем.
— Садись, Пинхас, — произнёс Магнес. — Серьёзный разговор предстоит.
— Я уже понял, Лейб. С таким высоким ареопагом можно обсуждать только самые важные дела. Я даже догадываюсь, о чём пойдёт речь.
— Не сомневался в твоей проницательности, — сказал Магнес. — Нас, как, наверное, и тебя, волнует нынешнее положение в стране. Нам всем, евреям и арабам, сегодня угрожает восстание. От него серьёзно пострадает обычная жизнь и экономика, которая может нормально функционировать только в мирных условиях.
— Мы уже несколько дней обсуждали этот вопрос, — заговорил Смилянский. — Нас весьма озадачило такое бурное волнение, которое раньше не наблюдали. Оказалось, в арабском социуме произошла смена поколений. Старшее поколение, с которым мы обычно находили общий язык, отошло на второй план. Сегодня главную роль взяло на себя бескомпромиссное молодое поколение. Руководство восстания находится в руках молодёжи.
— К сожалению, это так, — вздохнул Рутенберг. — Раньше, когда мне нужно было добиться согласия арабов, я иногда действовал методом подкупа. Не буду вдаваться в подробности, мне это удавалось. Сейчас я в этом не уверен. Молодые лидеры неподкупны.
— Мы хотим изменить ситуацию, — произнёс Фрумкин. — Основная причина бунта в значительном росте еврейской иммиграции. Арабское население опасается, что политика национального очага приведёт к созданию еврейского очага в стране, которую оно считает своей. Кроме того, проблемы с приобретением евреями их земель. Ну и, конечно, арабы требуют установить демократическое правление. А ведь их почти в три раза
