Виктор Астафьев - Нет мне ответа...Эпистолярный дневник 1952-2001

Поцелуй Майю и, если я тебе приснюсь в худом сне, тоже напиши мне. Обнимаю, целую, Виктор

16 сентября 1996 г.

Овсянка

(Адресат не установлен)

Ах ты Люба, Люба — добрая душа!

Были бы рядом, по голове бы тебя, как дочку, погладил, в лоб поцеловал, пожалел, но добрые сердцем родные люди живут всегда далеко и принадлежат Богу. Да и нужны они не одному мне, всем сиротам, всем обездоленным, в ласке и сострадании нуждающимся людям нужны. Согрей уж, приласкай тех, кто рядом, а я от людей не обижен и не обойдён добротой, хотя и сволочья вокруг полно. Во время подготовки к выборам сулились ноги-руки поотрубить, изводили угрозами жену красные-то, даже внучке какую-то гадость сказали, а она, бойкая в дому с бабкой и дедом, но зажатая, как и все сироты, на людях, только и могла сказать: «Как вам не стыдно! У меня дед хороший...» А в другой раз сказала: «Образованная, наверно, а материтесь...»

Но сейчас они примолкли, отбушевали, поняли, что не скоро, а может, и совсем не доведётся им головы рубить и кровь из людей пить.

У тебя, Люба (прости, что на ты, уж очень близкой тебя чувствую), есть сын, вот его и береги, а муж уже дома, у Господа, и там ему отчёт держать, как он жил и распоряжался своей жизнью на земле. На женщине нет и не может быть никакой вины. Она создательница жизни, мать, хозяйка, но не ответчица перед Господом за грехи наши. Женщине и без того на земле, но особенно в России, трудно существовать, ведь 26 дней из 30, по заключению писателя и врача Вересаева, она недомогает, а наши мужики ещё и свои тяжести на неё валят, если бревно тащить надо, вот её под комель и ставят. Я, когда при мне разведенец или блядун срамно и худо говорит о бывшей жене или любовнице, поднимаюсь в дыбы: «Ты же, курва, в одной постели с нею был, нежные слова шептал ей, так что ж ты?!», но чаше всего напоминаю великого любовника Пушкина: «Я Вас любил так искренно, так нежно, как дай Вам Бог любимой быть другим» — и это действует неотразимо, если уж, конечно, мужик не совсем бревно.

Люба! Я нонче лето пролодырничал, «в уме» сочинял третью книгу романа (вторая выходила в «Роман-газете» № 18 за 1995 год). Народу у меня в деревне перебывало много, конференцию общероссийскую по литературе здесь провели, вот и скопил бумаг и дел кучу, поэтому и попрощаюсь с тобой, а то б поболтал ещё. Но ты мне пиши, не бойся надоесть, хорошие женщины, как сладкие фрукты, никогда не должны мужику надоедать. Во комплимент выворотил, а?!

Храни тебя и сына Бог, помолись за мужа и за всех нас, непутёвых русских мужиков, в церкви. Твоя молитва дойдёт до Господа, чистая и святая твоя душа потому что. Позволь все же, как дочку мою незабвенную, поцеловать тебя в лоб.

Виктор Астафьев

18 сентября 1996 г.

(О.М.Хомякову)

Дорогой Олег!

Получил твое письмо, как всегда, исписанное вдоль и поперёк.

Дом я лично не стал бы продавать, а вот под музей, если тебе разрешат в нём жить и положат жалованье сторожа, согласился бы. Ну получишь ты деньги, сестры и братья получат, ну ты чек, деньги те бумажные быстро прожрёшь и ещё быстрее высерешь, а дальше что? К дочерям, к прочей родне поедешь? Но они, судя по всему, и сами бесприютные, и у них в башке, пусть и учёной, пусть и киношной, завсегда торчит занозой мысль о доме, где можно спрятаться на старости лет, где можно на крючок закрыться от беды, от горя и тоски. Огород не даст затосковать. Огород — это исцеляющая сила. Вон у нас нонче неурожай, маленько картошек накопали, мелконькой морковки и свёклы вырезали, горсть чесноковок, а гляжу и сердце грудь колышет — урожай! Мой! Мною выращенный! Тебе бы вот твоих шибко образованных девок как-то в огород загнать, глядишь бы, они тоже гордыми человеками стали и труженицами невиданными. Но ты ж сам чокнутый, сверхобразованный, мысли, мысли в тебе бродят, как в умном грузине, спать по ночам не дают, днём жопу чешут, порченый сам, и девок своих спортил культурой и литературой.

А волны в Енисее всё ещё не улеглись после вашего нашествия, и пена пенится на шиверах от вашей пьяной ссаки, и птицы не садятся на изматерённое и осквернённое вами место, и зверь по горам разбежался от ваших песен и вокализов, однако тем не менее решено проводить сии сборища ежегодно и не на три, а на пять дней созывать вас и тех, кого придумаю пригласить, например, того же профессора Лебедева, пусть попрофессорствует и здесь, у нас тоже город на букву Кы называется и вумные мужики и бабы попадаются, хотя и реже, чем в Костроме. Мы ж все с каторги бежали, в горах и тайге грамоте учились, чего с нас взять. Вот и учите, вот и просвещайте, к небесам обетованным вздвигайте. Я тут после вас в тайгу съездил, под непогодь угодил, сейчас похварываю или, как точнее у нас говорят — хредю, кашель в груди хрипит, давление скачет, уж алкоголю ни-ни, и редьки ем в меру, чтоб геморройные шишки не вылетели. Как бы не пёрнуть в воздух и не сбить бы птицу на лету и бабу, молодку какую, на скаку.

Разбираюсь с почтой — накопилось, а скоро из деревни уезжать. Я ведь не люблю ж незаконченные дела за собой таскать. Уеду в конце сентября и попробую определиться в какой-нибудь лёгочный санаторий, надо серьёзно подниматься, в таком разобранном состоянии роман мне не осилить. Шли продолжение статьи, первая половина написана без заскоков и сумбура. Вот как положительно повлияла на тебя Сибирь.

Обнимаю, Виктор Петрович

15 октября 1996 г.

(К.И.Беляковой)

Дорогая Клава!

Никуда я, ни на какой курорт не уехал, а нахожусь по соседству с домом, в больнице. Моя врачиха сердито со мной обошлась и сказала: «Я Вам такую бумагу выдам, что никуда Вас не примут. Марш в больницу!» Ну, я и помаршировал, уже маленько отхаркался, температуры нет, давление скачет, но не очень прытко. Сон пока не могу наладить, но сам виноват, много текущей работы с собой набрал и читаю до одури. Однако и это поправимо, ибо почти всё уже сделал. Иногда выхожу гулять, гляну с горы в сторону Овсянки и, как всегда, тоскую по ней. Вспоминаю прошедшее лето, а оно хорошо было тем, что ты его не очень портила своим несносным характером, и даже, наоборот, отправила меня в город в бодром настроении. С этой бодростью, чихая, кашляя, сипя лёгкими, я подготовил и сдал в издательство очередные тома собрания сочинений, подписал договор и теперь могу тебе сказать, чтобы ты за зиму подыскала в Дивногорске хороший обмен с доплатой, ибо покупка квартиры и продажа своей — большая, тебе ещё неведомая канитель и морока. Да и слухов сие породит тучу целую, обмен же может пройти и не очень шумно. Ладно? Будь смекалиста и сдержанна, думай больше о девочке, а не о парапсихологии, не комплексуй — девочке надо расти, учиться, выходить в люди, и у неё должен быть свой, надёжный и тёплый угол.