Геннадий Козлов - Грустный оптимизм счастливого поколения

Эта пара достаточно известна в узких кругах специалистов. Завсегдатаи международных конференций, они много путешествовали по свету. Как и все иностранцы, очень боялись КГБ. Поездки в СССР для них всегда были экстримом.

По статусу провожать гостей должен был я, но в этот день у тестя был юбилей и я попросил осуществить эту ответственную миссию Волкова. Вот его отчет. Дословно.

«С супругами Кобаяси, как обычно в таких случаях, мы встретились у входа в Академическую гостиницу. Осенний вечер. Всклокоченный Джинзо, миниатюрная Мичико и я. Пришел еще коллега из Кристаллографии. Тоже провожать. Потолкались у служебной “Волги”, распихивая багаж: чемоданы, тульский самовар, мой подарок – баян и большую куклу в коробке. Уселись, поехали. Я – с шофером, Джинзо, Мичико и коллега – сзади. Неслись быстро. С фарами. В основном молчали. Чувствовал себя при исполнении.

В аэропорту светло, людно и шумно. Рейс Москва – Хабаровск – Ниигата раз в неделю. Подошла очередь к стойке регистрации. Нам индифферентно дают от ворот поворот:

– Нет ОКея – гуляйте!

– …???!!!..

– Да-да, гуляйте! Как холодный душ!

Джинзо буквально оцепенел, став еще страшнее обычного. Внешность у него типично самурайская. Суровое лицо, всклокоченные волосы. Мичико тоже оцепенела, но красиво, с улыбкой. Коллега гулял в стороне и сначала не понял. Потом оцепенел и он.

Спиной ощутил, что теперь все на мне. Помочь может только какой-то начальник. Выгреб у Кобаяси все документы и рванул в лифте наверх искать. Метался по служебным кабинетам и коридорам. Всем было не до меня. По ошибке заскочил в зал авиадиспетчеров. Те, сидя в наушниках перед экранами, никак на меня не прореагировали. Игнорируя секретаршу, ворвался к начальнику аэропорта. Огромные окна. Летное поле как на ладони. Начальник обалдел и только выругался, как меня к нему пустили.

Понял, что идея с начальниками провалилась. Кто-то подсказал бежать прямо к самолету и решать вопрос там. Скатился вниз к подшефным. Гурьбой понеслись с вещами по галерее к выходу. Прорвались через турникеты, накопитель, стеклянные двери. Останавливать нас никто даже не пытался. Видимо, наш безумный вид был достаточно убедителен. Вывалились на летное поле. Кругом темнота. Бегаем от самолета к самолету. Нашли наш. Он стоял дальше всех и красиво светился. Полный. Посадка закончилась. У пустого, готового отъехать трапа служительницы по рации переговаривались с экипажем. Наша группа “в полосатых купальниках” их немало изумила. Здесь нас тоже не ждали. Я выпалил, что случай экстраординарный. Государственной важности. Японцы должны улететь!

Связались с экипажем. Спустились двое. Типа пилотов. Нормальные, спокойные. Один стал слушать меня, другой – коллегу из Кристаллографии. Под самолетом у шасси я предложил своему 25 рублей, одной бумажкой. Все что было. Он заинтересовался. Как-то договорились. Забавно! Другая пара тоже договорилась. И мы втроем полезли в самолет – Джинзо, Мичико и я. У каждого “в руках и зубах” багаж под завязку. “Диван, чемодан, саквояж, картина, корзина, картонка…” Вверх по трапу, по узкому проходу, баяном по головам сидящих. Такого здесь, наверное, не видали.

Сгрудились в хвосте у туалета. Свободных мест нет. Сидеть негде. Прибежали стюардессы. Неразбериха. Появился командир корабля. Кричит: “Всем сесть!!!”. Дернул меня за рукав. Я огрызнулся: “Без рук! Я провожающий!” Командир: “Что за бред?!!! Какой еще провожающий?!!!” Меня облепили и потащили к выходу. Я не сопротивлялся: “Ха-ха! Дело сделано. Пожалуйста, выкидывайте!”

Но не тут-то было! Нашу дрейфующую к выходу кучу догнал Джинзо и вцепился в меня, как бульдог, буквально перед люком. Свирепого Джинзо, конечно, все испугались. Заминка. Он в истерике что-то сбивчиво кричит. На каком языке? Японском, английском, русском? А-а-а-а, понял! Документы! У меня их паспорта и билеты. Лихорадочно шарю по карманам – не могу найти. Плащ, пиджак, правый карман, левый, передний, задний, за подкладкой… Почти разделся. Документов нет. Шок. Где-то оставил… Где?

Но чудеса бывают! В сотый раз лезу в карман, и… там они, родимые, лежат себе тихонечко. Уф! Отдал, обмяк, как спущенный мячик, и, полностью умиротворенный, отчалил на трапе. Застегнулся. Спустился по ступенькам вниз. В темноте нашел коллегу. Просквозили с ним зал аэропорта. Отыскали “Волгу”. Разбудили водителя.

– Ну, вы даете! Что так долго? Все планы порушили!

А супруги Кобаяси… вместо первого класса так при туалете и полетели. В Хабаровск. На приставных местах. Всего-то… часов восемь».

Потом Кобаяси сказал, что, когда летел, испытал счастье.

Небольшие пояснения к отчету.

1. В те, не столь отдаленные времена мало было иметь билет, следовало еще за несколько дней до вылета получить подтверждение – «OK». Кобаяси это и в голову не могло прийти, а нам должно было, но не пришло, поэтому в аэропорту наших гостей никто не ждал.

2. Оставить японцев в Москве еще на неделю до следующего рейса было в принципе невозможно: кончалась виза, и по тогдашним законам их ни в коем случае нельзя было приютить у себя даже на ночь. Не было ни гостиницы, ни денег на проживание… Они могли разве что бомжевать на вокзале.

Если бы самолет улетел без них, нам бы лучше дальше просто не жить. Тут Волков проявил себя во всей своей мужественной красе. Я всегда знал, что на него можно положиться.

При последующих встречах с Кобаяси первым делом вспоминался этот случай. Кобаяси русским языком владел слабо, и в его пересказе все выглядело лаконичнее, но не менее эмоционально.

– Нет.

– Нет.

– Нет.

– Да? Да! Да!! Да!!!

Ничего более яркого и волнующего в его жизни никогда не было.

Вернемся, однако, снова в институт.

Существующая в Академии наук свобода в выборе тематики исследований и решаемых задач сбалансирована системой контроля эффективности работы лабораторий в целом и каждого научного сотрудника в отдельности. Ежегодно утверждается план работы лаборатории. Как правило, он составляется самим руководителем. Занимаясь этим, я обнаружил удивительную вещь. Как только включишь работу (обычно уже близкую к завершению) в план, с ней тут же начинаются осложнения, которые иной раз так и не удается преодолеть до конца срока. С учетом этого самые перспективные и ответственные работы в план я никогда не записывал.

Научные сотрудники крайне чувствительны к оценке своих идей и прозрений, критика со стороны руководителя должна быть очень взвешенной и щадящей. Интересно, что люди редко адекватно оценивают свои творческие способности. Большая часть склонна их преуменьшать и скрытно завидует другим, более одаренным. Но бывают и обратные случаи. Как ни странно, но завышенная самооценка в науке часто помогает продвижению. Не зря, видно, говорят, что другие ценят тебя так, как ценишь себя сам.