Царь Иоанн IV Грозный - Александр Николаевич Боханов
Царь Иоанн являлся человеком XVI века. Он конечно же не был совершенен и подавлял неугодных всеми возможными способами, в том числе и казнями. В своем гневе он действительно был страшен, но мартиролог его жертв в любом случае уступал во много раз таким его современникам, как Король Генрих VIII или Королева Елизавета в Англии, как и некоторым другим, о чем уже ранее говорилось. А потому о какой-то исключительно «русской жестокости» говорить могут лишь те, кому «беспредельно дорог» старый русофобский идеологический ангажемент.
Иоанн же отличался тем, в чем никогда не были замечены его коронованные современники. Он остро осознавал собственную греховность, каялся лично и даже публично, что свидетельствовало о живом чувстве Христапреданности. Истязал свое несовершенное естество многодневными постами и многочасовыми молитвами. Постоянно отправлял в крупнейшие монастыри – Троице-Сергиев, Кирилло-Белозерский, Соловецкий и другие «заупокойные вклады», порой весьма крупные, на помин души убиенных. В конце концов, распорядился занести все имена казненных в особый Синодик, который был разослан по обителям для молитвенного поминовения усопших. Он заботился о душах тех, кто погиб по его почину, желая избавить их в ином мире от «огня дьявольского».
История этого Царского Синодика сложна и поучительна. Давно было известно о нем, и историки много раз пытались найти этот важнейший документ, который позволил бы предметно судить о масштабах «террора», о котором так много всегда говорилось, но конкретные данные если и приводились, то выглядели просто фантастически. Уже в наше время петербургский профессор Р.Г. Скрынников (1931–2009) провел сложнейшую работу по выявлению отдельных уцелевших фрагментов, а затем и воссоздал ценнейший исторический источник, который и был опубликован[182].
Часто утверждается, что «массовый террор» Царя Иоанна длился 15 лет, и главные жертвы пришлись на период Опричнины, существовавшей с 1565 по 1572 год. Внимательное изучение фактических данных позволило исследователю сделать вывод, опровергающий давние историографические трюизмы «о десятках тысяч жертв». «Традиционные представления о масштабах опричного террора нуждаются в пересмотре. Данные о гибели многих десятков тысяч людей крайне преувеличены. По Синодику опальных, отразившему подлинные опричные документы, в годы массового террора было уничтожено около 3000–4000 человек»[183]. Скрынников привел сводный список погибших, который включает около 3700 человек[184]. Конечно, приведенные цифры нельзя считать абсолютными, но то, что они отражают реальное положение вещей, в том невозможно сомневаться.
Оставим в стороне риторические восклицания моралистов всех мастей о том, что и это – «ужасные цифры». Полемика с подобного рода нервной русофобской публикой не имеет смысла. Важно другое.
Царские писцы, которые и составляли Синодик, имели в своем распоряжении поименные данные почти о каждом из убиенных! Хотя эти архивы не сохранились, но сам Синодик со всей очевидностью это удостоверяет. Царь распоряжался поминать не только души усопших из числа родовитых и именитых, но и людей самого простого звания. В числе поминаемых значились: дворовые люди бояр, обычные «городские жители», повара, конюхи, писари, дворники, каменщики, черносошные крестьяне. На помин их душ Царь постоянно жертвовал деньги храмам и монастырям. Имена убиенных поминали в церквах многие десятилетия и после смерти Царя Иоанна.
Иоанн Васильевич совершенно не заблуждался насчет своей греховности. Знал, что беззакония его, как выразился, «многочисленнее песка морского»[185]. Уповал же на милосердие Создателя к рабу Его, «не отступившему от веры» и кающемуся за дела неправедные. Эти мысли из второго послания Царя к князю Курбскому, написанного в 1577 году. Он не боялся вражеских суждений о своем моральном непотребстве; никто на земле не имел права судить Царя. То, что он писал о себе в послании в «Европу» опровергает ходульный тезис о том, что у Царя якобы было намерение «самооправдаться».
«Со смирением напоминаю тебе, князь: посмотри, как к нашим согрешениям и особенно моему беззаконию, превзошедшему беззакония Манассии[186], хотя я не отступил от веры, терпеливо Божье Величество, веря в мое покаяние. И не сомневаюсь в милосердии Создателя, которое принесет мне спасение, ибо говорит Господь в Святом Евангелии, что больше радуется об одном раскаявшемся грешнике, чем о девяноста девяти праведниках…» Царь каялся сам и призывал Курбского к покаянию, для спасения своей души, но призыв не возымел действия…
Поразительно, насколько Иоанн глубоко осознавал свое тварное несовершенство, порочность натуры, о которых говорил, казалось бы, с неподобающей ему, Царю (!), откровенностью. В своей «духовной грамоте» (завещании), составленной в 1572 году (по другим данным – в 1579 году), обращаясь к наследникам, был к себе выше всякой меры беспощаден.
Он исповедовался детям в страшных грехах, клеймил себя самыми ужасными эпитетами, уподобляя себя омерзительнейшим героям библейской истории. Он писал о «струпьях души и тела», что снизошел от «Иерусалима Божественных заповедей» до «иерихонских страстей», что «впадал в разбой мысленный и чувственный». От Адама и до сего дня «всех превзошел» в беззакониях и даже Каиново убийство «перешел». Имея в виду свое женолюбие, Иоанн сравнивал себя с библейским Ламехом[187], а невоздержанием и гневом походил на Исава и на Рувима[188]. Многое сказав о собственной персоне плохого, Царь прибегал к милости Господа, прося его ниспослать мир душе, просветлить душу и разум[189].
Иоанн Грозный в Александровской Слободе
А.Ф. Максимов, 1905 г.
Иоанн каялся и публично с ранних пор, что вообще являлось беспрецедентным в мировой истории. Так было на соборах 1547 и 1549 годов и на Стоглавом соборе 1551 года. Обращаясь к участникам этого знаменитейшего церковного собора, Царь вспоминал тогда еще недавние времена боярского произвола и просил у собора прощение за свою «юность и неведение»[190].
Самым же пронзительным актом публичного царского самобичевания, аналога которому просто невозможно отыскать в биографиях других правителей, стало послание Иоанна инокам Кирилло-Белозерского монастыря, относящееся к осени 1573 года. Оно было вызвано обращением братии к Царю с просьбой «наставить», как вести себя в связи с прибытием на жительство в обитель двух высокородных лиц: И. Шереметева[191] и В. Собакина[192], претендовавших на особое положение в монастырской общине.
Во всей этой истории важна не сама событийная коллизия, а тот дар смиренномудрия, который явил Московский правитель в послании. Это пример духовного кеносиса[193], столь характерный для многих Отцов Церкви, но редчайший – в истории государственных властителей. В силу этого здесь уместно привести обширную цитату.
«Горе мне, окаянному! Ох, мне, скверному! Кто я такой, чтобы
