Неслучайные встречи. Анастасия Цветаева, Набоковы, французские вечера - Юрий Ильич Гурфинкель
Главный врач добродушно рассмеялся.
– Не подохнете.
Глядя с интересом на Нину Ильиничну, негромко спросил у стоявшей рядом заведующей отделением:
– Как ее имя-отчество?
Ему подсказали.
– Нина Ильинична, не дадим подохнуть, – сказал он уверенно, как бы подстраиваясь ей в тон. И, состроив напряженно-озабоченное лицо, добавил: – Что-то не устраивает? Плохо кормим, плохо лечим?
Глаза Нины Ильиничны, обычно чуть на выкате, сузились и не мигая впились в него. Глазам помогали брови. Они как будто слегка пережевывали его упитанное выбритое лицо, армейский галстук тускло-серого цвета на резинке, слегка съехавший набок. Вероятно, сказывалась профессиональная привычка скульптора – изучать натуру для будущего портрета.
– Так что же не устраивает? – вновь спросил главный уже с некоторым раздражением.
– …не могу находиться в общей палате… не хватает воздуха…
– Воздуха не хватает, так? – согласился он с ней и поднял глаза на открытую верхнюю часть рамы, откуда в палату залетали редкие сухие снежинки и тянуло холодом.
Подумав, сказал:
– Придется выписывать…
– Но постойте, как выписывать?! – тут уже чуть не в голос закудахтала заведующая отделением, и география красных пятен на ее лице и шее мгновенно расширилась. – Это ж инфаркт. Не дай бог – что, с нас потом не слезут. Кто отвечать будет?
– Так вы и будете, – спокойно, непонятно чему радуясь, подтвердил главный и, видимо, для убедительности показал на нее пальцем. – Вы – суицид хотите? – в его глазах заиграл нехороший огонек.
– Ну, так не честно, Валентин Викторович, – растерянно сказала толстуха.
Уже возле двери он остановился, словно до него вдруг дошло что-то важное, и внезапно повысил голос:
– Во как интересно получается, Анна Семеновна! Вы меня будете честности учить, да? Давайте, готовьте выписку. Немедленно. И вызывайте перевозку.
Обратившись ко мне, с неожиданной армейской четкостью распорядился:
– Будете обеспечивать транспортировку до машины. Задача понятна?
Мизансцена требовала вытянуться по стойке смирно и прищелкнуть каблуками. Но на мне были легкие летние туфли, какие ношу на дежурстве в реанимации.
– Чего улыбаетесь? – поинтересовался главный.
– …Все четко, по-военному, – сказал я.
– А как иначе? – он по-отечески улыбнулся.
– Иначе – никак.
– То-то же… Ну, давайте, давайте! – кивнул он почти дружески. – Суициды нам не нужны.
Спустя час с центральной подстанции приехали два фельдшера. Нину Ильиничну, как египетскую мумию, завернули в одеяла и обхватили широкими ремнями.
Еще через час перевозка появилась вновь. Привезли собранные кучей одеяла, в которые Нина Ильинична была укутана на время поездки. Ругаясь и задыхаясь от смеха, рассказали, как транспортировали ее на пятый этаж. Привязанную ремнями к носилкам, ее поставили в лифт вертикально, и поскольку больше никто в лифте не мог поместиться, дверцы закрыли и отправились пешком на пятый этаж вызывать лифт с носилками.
Однако всего они не предусмотрели. Кто-то вызвал лифт раньше их…
6
Нина Ильинична жила неподалеку от магазина «Чай-Кофе» или, как его называли старые москвичи, – «Чаеуправление». Когда-то в Москве в ожидании китайского посла, который должен был прибыть на коронацию Николая II, купец Перлов решил перестроить этот дом в восточном стиле, с тем чтобы привлечь внимание высокопоставленного гостя. Таким образом, он надеялся заключить выгодные контракты на поставку чая.
Китайский посол по какой-то причине не смог приехать и, вероятно, много потерял, не увидев здание, соединившее китайский стиль с начинавшим входить в моду стилем модерн. Полутораметровые искусно расписанные фарфоровые вазы, портик, украшенный полудрагоценными камнями, китайские козырьки-пагоды – все здесь радовало глаз. Но… посол не приехал. А творение Карла Гиппиуса, архитектора, пережив две революции, мировые войны, царя, нескольких генсеков, так и остался неотъемлемой приметой Москвы как напоминание о временах, когда само убранство магазина, его праздничный вид, как и наличие продуктов на полках, были само собой разумеющимся.
Свежеобжаренным кофе здесь пахло всегда. Даже когда кофе напрочь исчез из поля зрения. В начале XIX века кофе не был привилегией только образованного сословия. Виссарион Белинский так описывал современные ему нравы и склонности:
Простой народ кроме чая любит еще и кофе и сигары, которыми даже лакомятся подгородные мужики; а прекрасный пол петербургского простонародья, в лице кухарок и разного рода служанок, чай и водку отнюдь не считает необходимостью, а без кофею решительно не может жить.
Исчезновение кофе болезненно почувствовали и у нас в реанимации. Понятно, дежурства тяжелые, к вечеру бригада выдыхается. Правда, на этот случай в ходу был собственный рецепт – «белый кофе». Работает безотказно, когда нужно взбодриться. Как у каждой народной песни рано или поздно обнаруживается автор, так и с «белым кофе» – хотя рецепт уже ушел «в народ», – автор известен. Стоя в очереди, окруженный фарфоровыми вазами и сумрачными обитателями соседних кварталов, а еще и приезжими с рюкзаками – из ближайшего Подмосковья, я тогда с удовольствием думал о том, что через два дня мне предстоит с ним дежурить. И как приятно он удивится, когда вместо его изобретения – «белого кофе» – мы наконец сварим настоящий…
Между тем в магазине происходило какое-то движение. К прилавку выстраивалась очередь – человек пятнадцать из соседних домов уже набежало. Работала мелющая машина, куда из стеклянной воронки затягивало матово-коричневые зерна. От них трудно было оторвать взгляд, а запах, запах…
То ли Софья Власьевна позаимствовала идею у Оруэлла, то ли сама напряглась, но раз в год по государственным праздникам (Великий Октябрь, 8 марта, 1 мая, а также Новый год) трудящимся выдавали платные, так называемые продуктовые заказы: палку копченой колбасы, упаковку печенья «Мария» или вафли «Таежные», а к ним пачку индийского чая «со слоном». Нередко в таких заказах можно было даже обнаружить банку растворимого кофе, почему-то тоже индийского, с каким-то странным запахом, как утверждали знатоки, сухого ослиного навоза. У Оруэлла, как мне помнится, очень возмущало английских трудящихся то, что в конце рабочей недели выдавали всего лишь по 30 граммов шоколада на брата.
Но вот, наконец, стограммовый пергаментный пакетик у меня в сумке, – а больше «в одни руки не полагается», – и под рокот мелющей машины я покидаю уютные стены магазина. К этому времени хвост очереди уже заклинило в тяжелых входных дверях, поскольку народ, непонятно кем оповещенный (мобильных телефонов в то время еще не было), прознав о том, что «выбросили» кофе, ломился в магазин со страшной силой, не дожидаясь скорого светлого и уже такого близкого будущего, которое, по словам вождей, наступит ну буквально вот-вот, со дня на день…
7
Комната Нины Ильиничны в коммунальной квартире больше походила на обиталище медведя-шатуна, только что вернувшегося в берлогу. Все было в ужасающем беспорядке. Простыни на убитом полосатом матрасе не было, или
