Воспоминания жены советского разведчика - Галина Александровна Курьянова
Кстати, квартируя на заброшенных фермах, мы не имели никаких сторожей, никаких запоров. Нам даже в голову не приходило, да и никому из взрослых руководителей тоже, что это может быть опасно для молодых девушек. Вот будете жить здесь! – ну и хорошо, здесь так здесь. Никто нас никогда не беспокоил и не тревожил даже в шутку.
В одном рыболовецком совхозе я поняла, что такое есть чёрную икру ложками. Деревенские парни очень увивались вокруг студенток, неуклюже навязывались в провожатые, неловко знакомились, типа: «Девушка, а, девушка, а как вас зовут?» И когда мы спокойно отвечали, как нас зовут, то ребята очень удивлялись такому легкому знакомству с городскими и потом придумывали на эту волнующую тему кучу всяких рассказов своим друзьям. Дело в том, что в селе при знакомстве было принято жеманно хихикать и на вопрос об имени не называть его сразу, а только после неоднократных просьб и то называть какое-нибудь выдуманное, красивое имя типа Маргарита, Жанна, Изольда, в крайнем случае, Валерия. Здесь поневоле вспомнишь повесть Джека Лондона «Белое безмолвие». Она начинается так: «…сколько я ни встречал собак с затейливыми кличками, все они никуда не годились…»
А мы-то, простота! Как зовут? Маша, Даша, Глаша… Фу! Неоригинально!
Однажды нас, несколько девчонок, пригласили на ночную рыбалку, пообещав уху из осетров и чёрную икру. Одна из наших студенток была из этой деревни, мы и согласились. Хотя соглашаться можно было и без протекции, и без свидетеля: если приглашали потанцевать, то танцевали; если приглашали на уху, то уха и предполагалась и ничего более, разве что ничего не значащие, но многозначительные, пересмеивания и переглядывания. Так вот, впервые я попробовала настоящий рыбный суп и малосольную икру. Это такая вкуснятина, что описать просто невозможно: во-первых, у ребят уже были в садке ерши, плотва, лещи и осетры (чего отвлекаться на саму рыбалку, когда можно пофлиртовать с девицами!), во-вторых, сам костерчик и закипающая вода тоже были готовы, т.к. мы честно предупредили, что к двенадцати часам уйдем, в-третьих, чтобы поразить наше воображение, ребята сразу с шиком стали приготавливать саму икру при нас: вспороли брюхо осетрам, достали икряные белесые мешочки, так называемый «ястык». Это слово тюркского происхождения, их можно сразу засолить, провялить, подсушить, а потом брать в дорогу и резать ножом – калорийно и удобно в пути. Небрежно выдавили содержимое в эмалированный таз, потом все это дело залили рапой (густо насыщенным соляным раствором), перемешали и закрыли дерюжкой. Самих осетров большими кусками побросали в котел, где уже варились лещи и мелкая рыбешка (их перед этим повыбрасывали, какие неэкономные!).
Эта была так называемая тройная уха. Потом туда же добавили немного пшена, луку и соли с перцем, укроп. Пока варилась уха, мы смеялись и разговаривали, а потом с шутками и прибаутками похлебали её, необыкновенно вкуснющую, то оказалось, что уже была готова и осетровая икра. Наши благодетели процедили и откинули её через два сита-решета, накрошили туда зелёного лучку, дали нам деревянные ложки и, пожалуйста: «Лопайте девчата!» И девчата стали лопать! Единственное, о чём мы тогда пожалели, что неосмотрительно съели по две миски ухи. Когда мы отвалились от тазика с деликатесом, время уже было около двенадцати. Отяжелев, как удавы, несколько раз от души поблагодарив гостеприимных хозяев, они смущенно отмахивались «да что там! да можно еще собраться! да завтра приходите!», мы поплелись на ночевку, т.к. с утра нам нужно было идти на полевой стан, возить зерно на элеватор.
Я попала в бригаду возчиков зерна и обрадовалась – все же не в поле вниз головой стоять, тогда мы убирали арбузы. А зря, оказалось, что это не так просто – возить зерно: пшеница сыпется в грузовик, а ты стоишь тами подравниваешь её, чтобы зерно легло равномерно и его поместилось больше. Грузовик, вихляясь, подскакивает на ухабах, чтобы не вывалиться, нужно крепко держаться за борта, пшеница горячая, колкая, солнце палит в макушку. Мы по неопытности явились на работу без головных уборов, а «добрые» сельчане никогда не подскажут городским «дармоедам»: «Пусть, пусть пожарятся на солнышке, узнают труд хлебороба!».
На элеваторе тоже не так просто: пока пшеница ссыпается в бункер, остатки зерна подгоняешь к отверстию и судорожно держишься за борт машины, смотришь, чтобы самой в это отверстие не съехать. Ни о какой безопасности трудового процесса мы и слыхом не слыхивали. Так и ездишь целый день под горячим солнцем по колено в зерне: ноги воспаляются по самое «не могу», а когда засыпаешь с зудящей кожей, полное впечатление, что ты едешь-едешь-едешь, ноги у тебя погружены в пшеницу и чешутся жутко, перед закрытыми глазами зерно сыпется-сыпется-сыплется. Так что тяжел труд хлебороба и даже возчика зерна.
Обычно «возчики» просыпались с расчесанными в кровь ногами. Бригадир, видимо, знал особенности извоза и на следующий день назначал на перевозку другие пары. А ведь мог бы и предупредить, чтобы одели шаровары что ли! Тогда можно было бы и самому не возиться каждое утро с новыми назначениями-объяснениями.
На этих сельскохозяйственных работах я увидела, как приготавливается томатная паста: собираются в ящики крупные южные сахаристые помидоры без всякой генной модификации, их отвозят на телегах на стан, где на печке стоит огромный чугунный котел. В котел валятся гуртом немытые помидоры, время от времени туда же бухается пачка крупной соли, варщик длинной деревянной лопаткой-поварешкой размешивает эту массу. Масса пузырится и булькает. Перемешивать нужно постоянно, чтобы не пригорела. Потом её перекладывают черпаками в какое-то импровизированное четырехугольное деревянное сито, укрепленное рамой, с воронкой на конце, под которую ставятся трехлитровые банки. Коробчатое сито вибрирует, томатное варево тягучими густыми колбасками заполняет тару. Здесь же сидят укупорщики с закупорочными машинками, иногда потряхивая банки, чтобы не было «кузнецов»-пустот. Никакой тебе стерильности, летят соломинки и пух, ветром забрасываются в чан, а вместе с ними и вездесущие мухи тоже перевариваются в томате. Никакой тебе санинспекции – ничего. Ещё горячие закупоренные банки увозятся уж не знаю куда, наверное, на какой-нибудь склад или базу.
После увиденного я долго не ела купленную томатную пасту, но она все же была натуральным продуктом без
