Николай Островский - Раиса Порфирьевна Островская
Вот и все. Немного строк посвятил им Островский, n все потому, что эти скромные люди просили его не писать о них.
Из письма Островскою Жпгпревой:
«Во второй части записаны ты и Чернокозов. Правда, я не получил на это вашего согласия, но, что написано пером, не вырубишь топором, говорит старая пословица».
Тогда же, в санатории, Островский познакомился с харьковским писателем Михаилом Васильевичем Паньковым. У Панькова болели ноги, все дни он проводил в коляске: его возила приехавшая с ним жена, но вообще это был здоровяк: крепкий, полный, румяный красавец. Одет с иголочки, по-европейски.
Паньков много рассказывал о Германии, где проходил курс лечения. Эго был интереснейший человек.
А главное — Михаил Паньков был первым писателем, с которым познакомился Николай Островский. Они быстро сошлись, долго оставались вдвоем, вели разговоры о литературе. Вот с ним-то Николай и поделился своими планами, рассказал, что хочет написать книгу о молодежи, о комсомольцах двадцатых годов, рассказать об их борьбе за новую жизнь. Паньков обещал оказать ему помощь как редактор.
О Панькове в романе «Как закалялась сталь» Островский написал:
«Третий у стола — Паньков. Наклонив свою красивою, с античным профилем, голову, он читал немецкий журнал, изредка поправляя на носу огромные роговые очки. Нелепо видеть, как этот тридцатилетий атлет с трудом поднимает отказавшуюся подчиняться ногу. Михаил Васильевич Паньков, редактор, писатель, работник Нарком-проса, знает Европу, владеет несколькими иностранными языками. В его голове хранилось немало знаний, и даже сдержанный Чернокозов относился к нему с уважением…»
Там же, в сочинском санатории, Островский вновь встретился с И. П. Феденевым, с которым познакомился еще в санатории «Майнаки».
Это был один из самых ярких людей, определивших в ту пору окружение Николая Островского.
Сибиряк, высокий, статный, крепкий, Иннокентий Павлович Феденев выглядел моложе своих пятидесяти. Немногословный, хмурый на вид, он на самом деле был человеком добрейшего сердца. Ходил Феденев с палочкой — болели ноги.
Интересную, большую жизнь прожил этот человек. Родился в Иркутске в 1877 году в огромной семье: 20 человек детей! В революционном движении участвовал с 1903 года. Год спустя вступил в Иркутскую организацию РСДРП (б). Неоднократно подвергался репрессиям со стороны царской охранки, сидел в тюрьмах. В Октябре 1917 года находился на Западном фронте. По списку большевиков прошел в члены Учредительного собрания от Западного фронта и области. В конце 1917 года был вызван Военно-революционным комитетом в Минск и назначен комиссаром финансов Западной области, а вскоре избран в состав Областного исполнительного комитета Западной области и фронта. В начале 1918 года утвержден областным комиссаром финансов и избран заместителем главнокомандующего Западным фронтом.
В 1918 году Феденев был делегирован на I Всероссийский съезд Советов, после которого остался на работе в Наркомате госконтроля, по совместительству работая и в Моссовете, где он организовал Московскую рабочую инспекцию, став первым ее председателем.
Когда Островский познакомился с Феденевым, тот работал в Главном правлении Госстраха. Это был действительно настоящий, твердокаменный партиец. Молодой коммунист Островский привязался к нему всем сердцем. Феденев платил ему тем же.
В романе «Как закалялась сталь» Островский рассказал об этом замечательном человеке, изменив в фамилии одну букву. Феденев стал Леденевым:
«…Высокий богатырь с седыми висками, сибиряк… До приезда Иннокентия Павловича Леденева Корчагин был шахматным «чемпионом» в санатории. Он отнял это звание у Ваймана после упорной борьбы за первенство. Вайман был побежден, и это вывело флегматичного эстонца из равновесия. Он долго не мог простить Корчагину своего поражения. Но вскоре в санатории появился старик, необычайно молодо выглядевший в свои пятьдесят лет, и предложил Корчагину сыграть партию. Корчагин, не подозревая об опасности, спокойно начал ферзевый гамбит, на который Леденев ответил дебютом центральных пешек. Как «чемпион», Павел должен был играть с каждым вновь приезжающим шахматистом. Смотреть эти партии постоянно собиралось много народу. Уже с девятого хода Корчагин увидел, как его сдавливают мерно наступающие пешки Леденева. Корчагин понял, что перед ним опасный противник: напрасно Павел отнесся к этой игре так неосторожно.
После трехчасового сражения, несмотря на все усилия… Павел принужден был сдаться. Он увидел свой проигрыш раньше, чем кто-либо из окружающих.
Посмотрел на своего партнера. Леденев улыбнулся отечески добро. Ясно, что он тоже видел его поражение. Эстонец, с волнением и нескрываемым желанием поражения Корчагина, еще ничего не замечал.
— Я всегда держусь до последней пешки, — сказал Павел, и Леденев одобрительно кивнул головой в ответ на эту одному ему понятную фразу.
…Корчагин потерял звание «чемпиона», но вместо этой игрушечной чести нашел в Иннокентии Павловиче человека, ставшего ему дорогим и близким…
У Корчагина и Леденева была одна общая дата: Корчагин родился в тот год, когда Леденев вступил в партию. Оба были типичные представители молодой и старой гвардии большевиков. У одного — большой жизненный и политический опыт, годы подполья, царских тюрем, потом — большой государственной работы; у другого — пламенная юность и всею лишь восемь лет борьбы, могущих сжечь не одну жизнь. И оба они, старый и молодой, имели горячие сердца и разбитое здоровье».
…Так мы проводили лето 1928 года в санатории № 5 на Старой Мацесте. Я возила Николая на процедуры, сторонилась любопытных. Он боролся с болью, болезнью.
Внутренняя работа души и сознания не утихала в нем ни на минуту.
9
«Я с головой ушел в классовую борьбу»
Окончился срок лечения. Возвращаться в Новороссийск мы не хотели, ведь из дому я уехала без разрешения отца. Остаться бы в Сочи. Но где жить? Начались поиски комнаты. В городе — нам не по карману. Поселиться где-то в районе Старой Мацесты — невозможно, ибо связь с Сочи в те годы осуществлялась только по железной дороге, но, когда кончался курортный сезон, поезда ходили редко, так что была опасность остаться без продуктов.
Помогла нам Александра Алексеевна Жигирева. Вместе со мной ездила в Сочи подыскивать комнату. И на свои деньги сняла нам на два месяца небольшой летний домик у человека по фамилии Полптиди, недалеко от вокзала, на Крестьянской улице (теперь это улица Горького). Через два месяца мы надеялись получить комнату от райисполкома, нам обещал это секретарь Сочинского горкома партии М. Вольмер.
Вскоре Жигирева уехала домой в Ленинград. С меня она взяла слово, вернее — обязала меня, часто и подробно информировать ее о нашей жизни и о здоровье Николая.
Начались будни. По утрам я бежала на базар, потом готовила обед, а покончив с домашними делами, занималась Николаем.
Читала газеты, журналы. На страницах
