Российский либерализм: Идеи и люди. В 2-х томах. Том 2: XX век - Коллектив авторов
Изгоева ждал путь в Германию. Вскоре он с женой переехал в Чехословакию, где вернулся к привычной журналистской работе. Он сотрудничал с журналом «Русская мысль», газетой «Возрождение», а с 1926 года стал корреспондентом газет «Руль» и «Сегодня». В центре его внимания, как и прежде, – будущее России. 20 декабря 1927 года он писал К. Массарику: «Без внешней войны – прогнозы надо строить на годы. „Оппозиция“, конечно, сильно расшатала коммунистическую диктатуру Сталина, но сами по себе Троцкий и Зиновьев бессильны. Сталинская диктатура получит в микрокосме всё, что пережила в десятилетиях Романовская монархия: революционное подполье в интеллигенции (только не социалистическое, а национальное), протест молодежи, классовое движение рабочих, анархическую ненависть крестьянства – и всё это в удобный момент завершится военным бунтом и переворотом». Он ожидал в России «своего Бонапарта», который в скором времени должен был, по его мнению, свернуть коммунистический эксперимент.
С 1927 года Изгоев сотрудничал в таллинской «Нашей газете». В том же году он вышел из редакции «Возрождения» в знак протеста против «поправения» взглядов П.Б. Струве. С конца 1920-х годов семья Изгоева проживала в Эстонии, в Хаапсалу. Еще с 1910 года он регулярно посещал это место, а теперь окончательно там поселился. Правда, условия жизни были не самые благоприятные: «Я сижу буквально в медвежьем углу, правда, в обстановке настоящей нашей зимы, которую я так люблю. Но сказываются годы, да и избалованный за четыре года относительной ласковостью чешского климата, я уже не так доволен, когда мороз щиплет нос и уши или – что хуже – когда коченеют руки. Жизнь веду суровую, деревенскую: колю дрова, ношу из колодца воду, расчищаю во дворе дорожки и проч. А остальное время читаю или пишу. Людей здесь нет. Вследствие болезненного состояния жены мы нигде не бываем и никого не видим…»
С 1932 года Изгоев редактировал газету «Таллинский русский голос». Периодически посещая Германию, он видел фундаментальные изменения, коснувшиеся этой страны: как нацистская «революция» меняла отношение людей к слову, государству, друг к другу. Эти метаморфозы происходили незаметно, «вкрадываясь в жизнь», но ломая ее основательно. Друг и биограф Изгоева И.В. Гессен вспоминал о тех месяцах: «Отдыхая душой, он шел в берлинский зоопарк. Отказывая себе в самом необходимом, задумываясь над тратой буквально каждой копейки, он, проезжая через Берлин, – как бы коротко ни было здесь его пребывание, – ни разу не упустил случая побывать в зоологическом саду и потом с застенчивым восторгом рассказывал о замеченных проявлениях ума, а главное, любви у разных зверей. Однажды я отправился вместе с ним, больше для того, чтобы посмотреть на него в обстановке, производившей на него своеобразное впечатление: и я любовался озарявшей его сумрачное сосредоточенное лицо светлой радостной улыбкой при виде проявлений добрых инстинктов и в этом мире, не знающем цепей долга и значения отречения. Тут я остро почувствовал, какое горячее любящее сердце, какая радость любви бьется рядом со мною, и эта смешная слабость дала понять, каким ярким представителем гвардии XIX века, умирающей, но не сдавшейся, был мой незабвенный суровый друг…»
Александр Соломонович Изгоев умер в Хаапсалу и июля 1935 года.
«Большевистская теория может привести только к вырождению культуры…»
Михаил Иванович Ростовцев
Павел Алипов, Кирилл Соловьев
Политика для профессионального историка Михаила Ивановича Ростовцева никогда не была главным делом, но не занимала в его жизни и последнее место. В особенности в революционные годы – в разгар событий 1917-го и в первые несколько лет после вынужденной эмиграции из советской России, последовавшей в июне 1918 года. Конечно, политические симпатии Ростовцева были прямым следствием его представлений о власти, государстве, роли различных классов в экономических и культурных процессах прошлого. Впрочем, некоторые видят и обратную связь, критикуя его за столь «неравнодушное» отношение к своим сюжетам, упрекая в политической предвзятости, в прямом перенесении собственного жизненного опыта на предлагаемые им трактовки ключевых проблем древней истории.
Первые пятьдесят лет жизни М.И. Ростовцева были вполне типичны для профессора столичного университета. Сын филолога-классика, он родился 28 октября 1870 года в Житомире и был шестым ребенком в семье (всего у него было семь братьев и сестер). Однако он единственный пошел по стопам своего отца. В 1888 году будущий историк окончил киевскую Первую гимназию (которую в разное время возглавляли его дед и отец) с серебряной медалью и премией имени Н.И. Пирогова за выпускное сочинение, посвященное управлению римскими провинциями в последний век Республики. Ростовцев сразу же поступил в Киевский университет Святого Владимира на историко-филологический факультет, а через два года перевелся на третий курс в университет столичный, Санкт-Петербургский.
Именно здесь до сих пор колебавшийся в выборе своего научного пути М.И. Ростовцев окончательно утвердился в намерении посвятить себя изучению античного мира. На последних курсах университета он особенно активно занимался вопросами истории античного искусства, что во многом предопределило тему его выпускного сочинения, написанного под руководством Н.П. Кондакова и Ф.Ф. Зелинского. В 1892 году по предложенной историко-филологическим факультетом теме (сочинение по римской истории о Помпеях) он представил работу «Исправить и дополнить городскую помпеянскую хронику Ниссена по новейшим исследованиям и раскопкам», которая решением совета профессоров была отмечена золотой медалью. За этим последовала успешная сдача государственных экзаменов, что давало молодому ученому право на получение диплома первой степени, а значит, чин ю-го класса при поступлении на службу.
15 августа 1892 года М.И. Ростовцев подал прошение о зачислении его преподавателем древних языков в царскосельскую Николаевскую гимназию, а в декабре того же года было принято официальное решение оставить его при университете для приготовления к профессорскому званию. Однако в государственной стипендии ему было отказано. Таким образом, единственным источником существования для подававшего надежды ученого стали уроки латыни и древнегреческого языка в гимназии. По окончании этого трудного во всех отношениях учебного года состоялась первая заграничная командировка Ростовцева, которая должна была занять лишь каникулярный период, но превысила этот срок на два месяца. На небольшие средства родителей, присовокупив к ним свои личные сбережения, он отправился в Италию – в Рим и Помпеи. Благодаря рекомендациям университетских профессоров, Ф.Ф. Зелинского и своего молодого друга
А.Н. Щукарева, уже успевшего поработать в Риме, Ростовцев познакомился с сотрудниками римского
