Виктор Астафьев - Нет мне ответа...Эпистолярный дневник 1952-2001
Сын писателя Грина сносно говорит по-русски, человек он не только глубоко образованный, «юморной», но и богатый. На севере старой доброй Британии у Гринов имеется родовой замок, которому вроде бы девять веков. Я тогда ещё тоже был способен на юмор, не думал о больнице, откуда сейчас пишу, и спросил гостя у меня в Овсянке: «Фрэнк! Где лучше: в Вашем родовом замке или у меня в Овсянке?» И, ни секунды не раздумывая, гость ответил: «Совершенно котэгорычно — в Овсянка! Замок — это много, скучно и дорого».
Вечером мы с гостем распрощались, и не думал я, что возникнет надобность писать по «наградному поводу», хотя и понимаю вас как истинных «болельщиков» — хотелось Вам. искренне хотелось «гола», но погодите, наберитесь терпения. Может, Бог и поможет мне в борьбе за здоровье, и я закончу третью книгу романа «Прокляты и убиты» — и это будет мне Высшей наградой жизни, а о других наградах я никогда не думал, не хлопотал — они сами собой ко мне приходили, помогали мне материально, радовали и поддерживали морально меня и моих добрых читателей.
Виктор Астафьев
1995 г.
(семье И.Н.Гергеля)
Дорогие Тоня и Ваня!
Поздравляем Вас, ваших детей и внуков с Новым годом! Всем доброго здоровья и чтоб год наступающий был не хуже уходящего! Главное, чтобы коммунисты вновь не подняли войну и не залили бы Россию кровью, ибо на этот раз войну России не выдержать — она утонет в собственной крови.
Я со дня на день собирался тебе, Ваня, написать, но всевозможные дела и обязанности, и я никак не могу закончить список, составленный для поздравлений. Зато теперь отправлю письмо и поздравление вместе с книгой, где есть и повесть, вам полюбившаяся. Право слово, она недурна, во всяком разе, боли моей и бедолаг-солдатиков, окопных землероек, в ней много.
Как я понимаю тебя, Ваня! Тема лёгкой и незаметной смерти занимала и занимает всех стариков. А мы ведь уж старики! Конечно, жизнь наша пролетела незаметно в борьбе с нуждой и бесправием. Мы и оглянуться не успели, а он, конец, вот уж!.. Ещё древний восточный поэт писал: «Лёгкой жизни я просил у Бога, надо б лёгкой смерти попросить...» '
В Японии, в Токио, есть храм, и люди заносят в этот храм продающиеся у входа дощечки со всевозможными просьбами, на них написанными. Я спросил, каких просьб больше всего? Мне ответили, что половина — с просьбами к Богу о лёгкой смерти, есть просьбы о хорошем, умном муже и красивой, богатой невесте — это на втором плане.
Ах, как хочется повидаться с тобой ещё на этом свете, чтоб обнять тебя, но далеко мы друг от друга, а, может, Бог и пособит нам.
Обнимаю, целую вас обоих с Тоней. Будем жить, сколько отпущено нам жизни и надеяться на лучшее. Вечно твой собрат, да уж и брат по окопам Виктор
1996 год
22 января 1996 г.
Красноярск
(Адресат не установлен)
Дорогой Феликс!
Пишу, чтобы поблагодарить Вас за щедрый дар! Теперь мне хватит книг надолго, а то я присланные прежде книги расфукал и спохватился, когда их осталась одна пачка.
Но пишу я не только ради этого, а ещё и ради моего самого близкого друга, почти брата — Евгения Ивановича Носова, прекрасного писателя, несомненно, лучшего стилиста в современной русской литературе. После долгой и тяжёлой болезни он с трудом «разломался», восстановился и написал пятнадцать новых рассказов. Печатает он их в журналах «Поле Куликово», «Знамя», «Москва» и «Новый мир», а издать нигде не может. Бедствует.
Я прошу Вас, даже умоляю, включить в Вашу серию «классиков» книгу Евгения Ивановича Носова и, если получится, известить его об этом.
А я пока и отвечать не буду на его последнее горькое письмо. Мужик он не из тех, кто любит жаловаться, даже другу, и если пожаловался, значит, подошёл край. Нельзя допускать, чтобы писатели такого уровня и высоты духовной голодовали и холодовали, упрёк это будет России вечный.
...Предисловием можно поставить мою статейку о Носове, писанную к книге «Берега», — лучше и свежее мне всё равно уже не написать, а уж с той любовью, которую я там «высказал» — и подавно никому не высказать. Виктор Фёдорович Потанин тоже знает и любит Евгения Ивановича и дополнительно может рассказать всё, что Вам потребуется.
Моя Вам благодарность и за то, что включаете в свою серию книгу М. Кураева, из «новых» пишущих «по-старому» — это самый крепкий и умный писатель.
Кланяюсь и ещё раз благодарю. В. Астафьев
29 января 1996 г.
Красноярск
(А.Ф.Гремицкой)
Дорогая Ася!
Прости, что долго не отзывался. Что-то мы с Марьей Семёновной то болеем попеременке, то дохварываем и никак дохворать не можем. А я ещё затеял мероприятие — свозить Польку в жаркую страну Таиланд за её праведные труды по дому во время нашей болезни. Всё ведь было на ней, да ещё соблазнился тем, что рейс прямой: Красноярск — Паттайя, а он, как и всё у нас, вышел кривой. Десять часов прокантовались в родном городе, сперва в таможенном зале, где температура плюс 7, потом сидели в самолёте.
Полька отдохнула на славу! Она человек контактный, быстро нашла подружек, которых опекали надёжные тёти, я посмотрел, как она умеет плавать, понял, что не утонет, и махнул на неё рукой, ибо воспитывать этого человека, приучать к порядку — всё равно что дикого мустанга зануздывать! Поездила она и по стране, и накупалась вволю, аж ночью купалась — дня не хватало! Фруктов и мороженого поела вволю. А я больше сидел в номере гостиницы и читал, потому что климат влажный, липкий. Два раза съездил в город Паттайю, но всюду душно и жарко, по помещениям гуляют сквозняки, питьё подают только холодное, да ещё со льдом, и на этом я вылазки закончил, стал выходить к заливу, к Сиамскому. О Боже! Куда только черти не занесут! Сидел в тени, дышал, раза три даже опустил пузо в воду, и залив сразу выходил из берегов.
Обратно летели, вернее, почти прилетели хорошо, не хватило керосину, сели в Абакане — уже в другой стране, в Хакасии, а там свои пограничники, свои таможенники и свои вымогатели. Они продержали нас три с половиной часа в открытом самолёте, пока не выморили у директора туристической компании взятку по своему аппетиту. Долетели, час ждали багаж, холодно, у меня ноги остыли. Я попросился на улицу, в машину, а Витя и Поля остались ждать багаж. Ноги мои согрелись только на десятый день после жаркой-то страны. У нас в середине зимы начались морозы с солнцем, и радоваться бы им, но горожане-то замерзают — всё врасплох, всё мы не готовы к зиме. Правда, в нашем старом посёлке в домах очень тепло, у нас тоже, а то и не знаю, что бы делал с моими гнилыми лёгкими.
Очень тяжело мне было дописывать «Подводя итоги», да и чего допишешь-то к законченной, себя исчерпавшей статье? Ну дописал и сам вижу, чего получилось. А насчёт денег — ну кто мне даст этакую сумму? Зачем и почему даст? Словом, никуда и ни к кому я не пойду, как не ходил и прежде. Нужно будет, когда-нибудь издадут, а не нужно, значит, и Богу неугодно. Да и сумму-то ты назвала такую огромную и несуразную, что её с похмелья и не выговорить! Вот закончу новую повесть, составлю книгу с жалобным названием «Плач о несбывшейся любви» и исполу буду договариваться со здешним шибко прытким и хватким владельцем полиграфии об издании её — у меня лежат деньги от продажи машины, и что-то там накопилось — может, этого «что-то» на половину и хватит, а остальное пусть берёт полиграфист на себя. И ещё «для разогрева машины» начал писать «затеси», так, может, и их где-то издам. Тебе нужно лишь прислать мне ксерокопию с «затесями», а остальные две положишь в мешок и увезёшь домой, да и самой надо подаваться ближе к дому, раз такой у тебя начальник! Зачем он тебе без меня? Скоро весна, поезжай в деревню, покопаешься в земле. Отдохни от начальства, и от нас, и от литературы этой, которая всем уж надоела своей сладкой канителью, — вроде бы так какую-то сладкую стряпню называют?
