Виктор Астафьев - Нет мне ответа...Эпистолярный дневник 1952-2001

Ох уж эти коммунисты-мудрецы! И народец наш, их достойный, снова покупается на их посулы и обманы,

«Поле Куликово» получаю. Рад, что ты пишешь и печатаешься. Понимаю, что на копейки от гонорара сейчас не прожить, но хоть какое-то утешение от работы происходит и время не так утомительно течёт.

Обнимаю тебя и целую. Зимы у нас всё ещё нет. тепло и солнечно, значит, весною будет зим но и слякотно до середины июня. Вот уж шесть лет: затяжная осень и ещё более затяжная весна. Так, видно, и остынет обиженная израненная земелюшка, и скоты, её населяющие, в пьянстве, зле и суете не заметят, что давно уж погибают. И погибнут, танцуя и вопя о всеобщем совокуплении, называя это любовью.

Преданно твой — В. Астафьев

Женя, милый! Извини меня за такую неряшливую перепечатку! Бывает. И примите от меня поздравления с приближающимся Новым годом, здоровья всем вам и крепости духа!

12 декабря 1995 г.

(Б.П.Екимову)

Дорогой Борис!

Прости за вторжение в твой дом. Крайняя необходимость.

На войне у меня погибли двое дядьёв — «кулацких деток», одному из которых в годы коллективизации исполнилось шестнадцать лет, и он за это отсидел несколько месяцев в тюрьме, а осенью, с последним пароходом, вместе с отцом, тоже сидевшим в тюрьме в одной с сыном камере, были отправлены в Игарку, где бедовала вся их сосланная семья и за старшего в ней был Иван четырнадцати лет.

Первого из дядьёв. Василия Павловича, я довольно красочно описал в рассказе «Сорока», вошедшем в книгу «Последний поклон». Второй дядя по характеру был полной противоположностью первому. Работая рубщиком на лесобирже, он здорово готовился к войне с фашистами, был весь обвешан значками и не сходил с Доски почёта. А потом внезапно открылся Ачинский сельхозтехникум, был в него большой недобор, и мудрая наша власть разрешила «кулацким деткам» выехать из ссылки и поступить в это учебное заведение. Парень рабочий, лишь в Заполярье видевший опытный сельхозучасток, вместе с друзьями по переселенческому бараку ринулся во вновь открытое учебное заведение. Там дядя мой не успел обучиться, но успел жениться, но тут началась война, и все эти недоученные сельхозники гуртом ринулись в военкомат. Мои сельчане свидетельствуют, что, будучи на краевой пересылке, Ваня накоротке наведался в родное село, но ко мне, в ФЗО, не заглядывал, не знал, где я есть. И если с дядей Васей я попрощался ладом и описал это наполненное трагическим предчувствием прощание, то дядю Ваню с 1939 года так и не видел и теперь уж никогда не увижу, хотя обоих дядьёв любил я шибче, чем любили их девки.

С Васей я воевал на одном фронте, часто получал от него письма, в одном из них он изобразил танк с номером три, и я догадался, что воюет он в третьей танковой армии. На Лютежском плацдарме, под Киевом, был он тяжело ранен и отправлен в госпиталь, но в пути он был означен как «без вести пропавший» — или выбросили его. мёртвого, из машины, освобождая место для живых, может, закопали в сыпучие приднепровские пески. Я придумал встречу с ним, уже мёртвым, его похороны и тем закончил рассказ «Сорока».

Вася и после войны возникал то в рассказах общих знакомых, то в переписке, то в воспоминаниях мачехи, которая заменила мать всем детям деда, даже в ссылку с ними поехала, хотя по закону «не подлежала» и пенсию получала по справке за «без вести пропавшего» Васю, и на мемориальную гипсовую доску в Игарке Вася попал, а Ваня как в воду канул.

Я писал в инстанции, в том числе и в волгоградские, но ниоткуда ответа не получил, видимо, потому, что в своих писаниях не прославлял героизм, а изничтожал комиссарство как тунеядскую, хитромудрую разновидность приспособленцев и блудословов.

И вот к юбилею Победы вышла у нас в краевом издательстве Книга Памяти, и в ней оказался не только Василий Павлович, но и Ваня — «Астафьев Иван Павлович, г.р. 1918, рядовой. Погиб в бою, сентябрь 1942 г. в деревне Самофаловка Волгоградской обл."

Боря! Узнай, если не в труд, где эта Самофаловка есть? В каком районе?Помоги связаться с администрацией села. Душа моя не устает болеть особенно об этом, горя хватившем через край родном дяде.

Обнимаю тебя. Виктор Петрович

15 декабря 1995 г.

Красноярск

(А.Ф.Гремицкой)

Дорогая Ася!

Вот и минул ещё один год, дай бог, чтоб наступающий был не хуже уходящего, а то уж людям невмоготу.

Мы помаленьку живём и налаживаемся — Марья Семёновна уже стучит на машинке, развивая руку после снятого гипса, я после какой-то непривычной хандры и депрессии начал работать, достал два давно написанных рассказа и начал их доделывать, но рассказы объединяются в небольшую повесть о загубленной войной любви — тема моя старая. И в голове возникла идея собрать в одну книгу вместе с этой повестью старые рассказы и повесть, назвать её: «Плач о несбывшейся любви» и издать здесь, может и за свой счёт. У меня к тебе просьба вернуть мне том с «затесями» или сделать ксерокопию.

У нас теперь и дома есть ксерокс, ездил я в Саяногорск, потрудился там изрядно, и мне за труды мои подарили сей необходимый аппарат. Сделавши начатую работу, примусь писать повесть для детей, давно задуманную, потому как на роман пока сил нету, переболел сильно и до се ещё не совсем отхворался.

Началась у нас зима, подули ветра с открытой воды Енисея, глаза бы не смотрели. Я и вообще-то декабрь не люблю, а наш серо-промозглый корёжит меня до самых кишок.

Поля наша, когда болел, а Марья Семёновна после тяжелейшего ремонта квартиры маялась с поломанной рукой (попала в автоаварию), взяла на свои ещё жиденькие плечи дом и металась между школой — больницей — плитой, магазином, двигала тяжести, что-то даже варила и стирала, называя себя «носителем». Выдержала всё, и я решил её побаловать за это, свозить в Таиланд — есть у нас туда прямой туристический рейс. Если ничего не стрясётся ещё, 4 января полетим и 15-го вернёмся. Пусть, пока дед живой, посмотрит на белый свет, поест фруктов, мороженого, покупается в море иль в бассейне, и я на солнышке погреюсь около неё, да маленько зиму обману, Ох и длинна, ох и утомительна она у нас. На кладбище поедешь и не знаешь горевать или радоваться тому, что люди отмаялись, успокоились и не видят, что деется на нашем, уже давно не белом свете.

Преданно — Виктор Петрович

25 декабря 1995 г.

Красноярск

(А.Михайлову)

Дорогой Саша!

Прими мой новогодний привет и самое искреннее пожелание доброго здоровья и всего хорошего, что ещё возможно в нашей жизни.

Не знаю, получил ли ты моё письмо в ответ на твоё и вырезки из «Независимой», которая утвердила антибукеровскую премию. Рад, что она присуждена Алёше Варламову, написавшему и в самом деле хорошую повесть «Рождение». Но довелось мне, Саша, читать присланную из Петербурга повесть, конечно же, с претенциозным, конечно же, с выверченным названием, которые горазды давать интеллигентно себя понимающие евреи. Вот это — страх и страсть. Повесть о том. как от рака умирает восьмилетняя девочка, и как отец с матерью пытаются её спасти и на пути своём, ужасном, мученическом, встречают много равнодушных людей и мерзавцев тоже, но ещё больше людей бескорыстных, добрых, понимающих и даже на себя принимающих чужое горе.