Ханна Кралль - Успеть до Господа Бога

Стена шла поперек мостовой на Новолипках — дальше была арийская сторона. Из-за стены высунулся эсэсовец и начал целиться. Выстрелил несколько раз, но каждый раз в полуметрах от него. Может, у немца был астигматизм, есть такая болезнь, но ее можно исправить очками, но немец, очевидно, их не носил, вот и не мог попасть в цель.

— И это все? — спрашиваю. — Из-за того, что немец не носил очки?

Есть еще одна история, про Метека Домбу.

Однажды на Умшлагплац не набралось нужного количества людей для отправки; несколько человек и самого Эдельмана схватили на улице и бросили на телегу, в каких обычно свозили на улицу Ставки[38]. Телегу тащили две коняги, рядом с извозчиком сидел еврейский полицейский, сзади — немец.

Проехали Новолипки, и Эдельман вдруг увидел идущего по улице Метека Домбу. Тот был членом ППС[39], и его направили на службу в польскую полицию; он жил в Новолипках и как раз возвращался домой.

Эдельман крикнул ему: «Метек, меня схватили!» — тот подбежал к полицейскому, сказал, что это его брат, и Эдельману удалось соскочить с телеги.

Пошли домой к Метеку.

Отец Метека, маленький, худой, голодный, посмотрел неприязненно на пришедших:

— Опять Метек кого-то снял с телеги, да? И опять ни гроша за это не взял?

Ведь за такое он мог иметь большие деньги.

На эти деньги можно купить хлеб.

А он что? Снимает с телеги за просто так.

— Отец, — ответил ему Метек, — не беспокойся. Это доброе дело, и я пойду на небо.

— Какое небо? Какой Бог? Ты что, не видишь, что происходит? Не видишь, что здесь давно нет Бога? А если и есть, — и старик понизил голос, — Он на их стороне.

На следующий день взяли отца Метека — Метек не успел его снять с телеги. Вскоре он ушел в лес, к партизанам.

Это был второй случай, когда Эдельман должен был наверняка погибнуть, но помогла удача. В первый раз его спас астигматизм эсэсовца, а теперь — тот факт, что по улице, по которой его везли, Метек Домба возвращался домой после службы.

У девочек, что привезли с розовой пеной на губах (они успели потом вырасти, полюбить, родить детей и, значит, получили больше, чем дочь Тененбаум), было сужение митрального клапана: эти клапаны, словно лепестки, ритмично двигаясь, пропускают кровь. Когда они сужены, то кровь оттекает слишком медленно и может развиться отек легкого, сердце начинает работать быстрее, чтобы прогнать больше крови, но биться слишком часто не может, так как желудочек не успевает наполниться кровью… Оптимальная работа сердца — это четыре тысячи ударов в час, в сутки более ста тысяч раз, и за это время сердце перекачивает семь тысяч литров крови, то есть пять тонн… Я знаю об этом от инженера Сейдака, который говорит, что сердце — это обыкновенный насос и, как любой механизм, имеет свои особенности — прежде всего, большой запас производительности, износ механизма невелик, поскольку сердце может восстанавливать израсходованный материал, то есть проводить ремонтные работы на ходу.

Когда сердце не в состоянии быстро провести ремонт, оно начинает болеть. Чаще всего ломаются именно клапаны, и это естественно, говорит инженер Сейдак, они являются своего рода вентилями, а во всяком механизме, даже в автомобиле, вентили портятся быстрее всего.

Для инженера Сейдака понимание сути работы сердца не было сложным делом, и поэтому он за полтора года смог сконструировать для профессора аппарат, заменяющий настоящее сердце во время операции по его ремонту.

Стоимость нового искусственного сердца составила четыреста тысяч злотых. Это было изобретение мирового значения, и инженер Сейдак получил на него патент. Когда работа была окончена, на предприятие «Меринотекс» приехал контролер и заявил, что счет вписан не туда, куда следует, и потому инженер Сейдак виновен в убытках предприятия и, следовательно, совершил экономическое преступление.

К счастью, инженер Сейдак имел соответствующие бумаги и обвинение в преступлении с него сняли, а контролер был столь любезен, что это дело не внес в протокол.

Теперь инженер работает над новым прибором. Он будет помогать сердцу проталкивать кровь по суженным сосудам, что даст возможность больным просуществовать промежуток времени между инфарктом и операцией. Большинство умирает сразу, как происходит инфаркт, не дождавшись операции. Если удастся сконструировать новый прибор, то он многим спасет жизнь, или, по крайней мере, говорит Эдельман, еще на мгновение прикроет пламя свечи.

Разумеется, не стоит преувеличивать эту надежду. Ведь Он очень внимательно следит и за Сейдаком, и за профессором, и за всеми их усилиями: Он может нанести самый неожиданный удар. Мы вот думали, что проскочили, что мы вне опасности; и Стефан, брат Марыси Савицкой, кажется, был самым счастливым из всех, потому что было ему всего семнадцать лет, и он получил первый в жизни пистолет; Марыся Савицкая — это та, что бегала вместе с сестрой Михала Клепфиша на восемьсот метров от «Искры», — итак, Стефану было семнадцать лет, у него первое оружие, он полон восторга, что участвует в сопротивлении (он состоял в группе, которая прикрывала выход из каналов). Ему не сиделось в доме, и он выбежал вниз, в кондитерскую. В ту же минуту туда вошел немецкий солдат и заметил пистолет, торчавший из кармана… вывел его на улицу и пристрелил на месте, у дома, под окнами Марыси.

Порой это бывают настоящие гонки, и Он не скупится на мелкие пакости. Вот взять Рудного: не было врача-коронарографиста, погасла лампочка в рентгеновском кабинете, операционный блок оказался запертым, не было операционных сестер… Боли постоянно усиливались, каждый болевой приступ мог стать последним, а они искали машину, врачей, лампочки, сестер. Однако успели. В три часа утра, когда поблагодарили профессора, а он их, когда в сердце Рудного текла кровь по широкому сосуду, составленному из кусков вены, а сердце работало нормально, — все, наконец, вздохнули облегченно: получилось, еще раз получилось.

До операции Рудного доктор не был вполне уверен, что можно оперировать инфаркт в остром периоде, — он читал в книгах, что это делать не стоит; он вышел из больницы, чтобы еще раз все спокойно обдумать. Встретил доктора Задрожную: «Как думаешь? Оперировать?» — та очень удивилась. «Видишь ли, — ответила, — в вашем положении…» Как раз в эти дни на работе, точнее, у него лично, были мелкие неприятности, он получил выговор, а Эльжбета Хентковская и Ага Жуховская решили из солидарности уйти вместе с ним — в общем, чепуховые дела, но все-таки доктор Задрожная имела основания сомневаться, ведь неудавшаяся рискованная операция никак не помогла бы им найти другую работу. И когда Эдельман услышал: «Видишь ли…», он сразу понял, что больше не о чем думать. Решение принято, и, похоже, помимо него; он вернулся в больницу и сказал: «Оперируем», а Эльжбета даже фыркнула на него, мол, ходит где-то, а тут дорога каждая минута.