Император Наполеон - Николай Алексеевич Троицкий
Благодарный Александр I в ответ на такое донесение назначил Беннигсена главнокомандующим всеми русскими войсками в Польше, вместо уже отбывшего на родину М.Ф. Каменского. В новой роли главнокомандующего Беннигсен 8 февраля 1807 г. под г. Прейсиш-Эйлау (ныне Багратионовск Калининградской области) выстоял в генеральном сражении с самим Наполеоном.
Соотношение сил в пехоте и кавалерии было примерно равным — при большом преимуществе русской артиллерии. Новейшие подсчёты А.А. Панченко (на основе сопоставления различных данных) показывают, что Наполеон имел от 59 до 75 тыс. человек и 200 орудий против 70–75 тыс. человек (включая 8-тысячный прусский корпус генерала А.Б. фон Лестока) и 400 орудий у Беннигсена[311]. По общему мнению очевидцев и участников битвы при Эйлау, такого кровопролития история войн ещё не знала. «С самого момента изобретения пороха никто никогда не видел столь ужасных последствий его применения», — вспоминал барон М. де Марбо[312]. К тому же эта «страшная бойня» происходила в «почти невозможных погодных условиях», в снежную пургу при морозе до 30°[313].
Об ожесточённости битвы говорит тот факт, что корпус маршала П.Ф.Ш. Ожеро, занимавший позицию в центре французской армии был почти полностью уничтожен (главным образом огнём русской артиллерии). «Из 15 тысяч бойцов, имевших оружие в начале сражения, — вспоминал М. де Марбо, бывший тогда адъютантом Ожеро, — к вечеру осталось только 3 тысячи под командованием подполковника Масси. Маршал, все генералы и все полковники были убиты или ранены»[314]. Сам Наполеон в тот день едва не погиб. Он стоял с гвардией на командном пункте посреди городского кладбища, что выглядело символичным для такой «страшной бойни». Русские ядра со свистом пролетали над его головой, обламывали и бросали к его ногам ветки стоявших рядом с ним деревьев. Император оставался неподвижен на своём месте, рассылая во все стороны адъютантов с приказами. Хорошо сказано об этом у Е.В. Тарле: «Наполеон всегда считал, что главнокомандующий не должен рисковать своей жизнью без крайней необходимости. Но тут, под Эйлау, он видел, что снова, как под Лоди, как на Аркольском мосту, наступила именно эта крайняя необходимость. Но там, под Лоди или под Арколе, нужно было броситься первому на мост, чтобы этим порывом увлечь замявшихся гренадер за собой; под Эйлау же требовалось заставить свою пехоту стоять терпеливо часами под русскими ядрами и не бежать от огня»[315].
Уловив критический момент в ходе битвы, Наполеон дал знать Мюрату: пора! Иоахим Мюрат, маршал империи и великий герцог Бергский, зять Наполеона встал во главе своей кавалерии (более 60 эскадронов, а именно 11 тыс. драгунов, егерей и кирасиров) и лично повёл её в атаку против русского центра. То была «легендарная атака», «одна из величайших кавалерийских атак в истории»[316]. Лавины озверевших рубак, одна за другой, расшвыривая снежные завалы и сметая всё на своём пути, обрушились на боевые порядки россиян. Русская артиллерия не успела сделать больше одного залпа, а пехота — построиться в каре. Кирасиры в стальных панцирях и на мощных лошадях, вслед за ними драгуны и егеря, «пронзили», по выражению Д. Чандлера, две линии русского центра, изрубив артиллерийскую прислугу и сбивая с ног целыми ротами пехоту, а затем промчались, сокрушая всё и вся, вплоть до русских резервов.
Но вот тут, по признанию А. Лашука, «русская пехота в полной мере проявила свою способность к сплачиванию при обороне. Она не обратилась в беспорядочное бегство, а быстро пришла в себя и сомкнула ряды за спиной кавалерии Мюрата, прорвавшей её линии. Пехота закрыла образовавшуюся брешь в боевых порядках русской армии, отрезав французскую кавалерию»[317]. Теперь Мюрат развернул свои эскадроны и повёл их на прорыв в обратный путь. «Штыки и пули русской пехоты, картечь и гранаты артиллерии не смогли преградить путь этому живому тарану из людей и лошадей, — читаем у А. Лашука. — Возвращение конницы было не менее губительным для противника, чем её первый натиск. Русская пехота опять понесла огромные потери, и целые батальоны были буквально «вытоптаны» эскадронами Мюрата»[318]. Сам Мюрат, как всегда «карусельно разодетый» (выражение Дениса Давыдова), но уже почерневший от пороха, вернулся к императору с докладом, что он выполнил приказ, хотя и немалой ценой (потерял 1500 человек).
Чего добился Наполеон в результате этой «легендарной атаки» своей кавалерии? По мнению таких авторитетных специалистов, как француз А. Лашук, англичанин Д. Чандлер, немец О. фон Леттов-Форбек, он «вырвал инициативу из рук Беннигсена», который после разгрома корпуса Ожеро готовился торжествовать победу[319]. Теперь Беннигсен до конца битвы, т.е. до наступления темноты, перешёл к глухой обороне, а ночью оставил свои позиции и отступал все дальше и дальше на север, к Кёнигсбергу. Наполеон от Эйлау (как ранее Ланн от Пултуска) его не преследовал — для этого у французов уже не было сил.
Потери сторон под Прейсиш-Эйлау были колоссальны, как ни в одном другом из предыдущих сражений Наполеона, а главное, фактически равны: по подсчётам О. фон Леттова-Форбека, к которым близки подсчёты и А. Лашука, и Д. Чандлера, русские войска потеряли 26 тыс. человек плюс 800 человек из прусского корпуса Лестока, французы — 23.150 человек[320].
Каковы же итоги столь страшного кровопролития при Эйлау? Французы сочли себя победителями, поскольку русские уступили им поле битвы. Однако Наполеон понимал, что настоящей, неоспоримой победы он впервые с 1799 г. (после неудачной осады Сен-Жан д'Акра) не одержал. Он сам признает в разговоре 1809 г. с флигель-адъютантом Александра I А.И. Чернышевым: «Я назвал Эйлау своей победой только потому, что после сражения вы изволили отступить»[321]. Хуже того, именно в Эйлау, как подметил Д. Чандлер, «проявились первые признаки будущего падения Наполеона. Почти вся Европа увидела, что впервые «страшилище» было остановлено <…>. Наполеон отнюдь не непобедим, в бронированном «людоеде» есть щели»[322]. Д.С. Мережковский выразился на этот счёт конкретнее: «Ужас Двенадцатого года — ужас рока глянул в глаза Наполеону в этой ледяной, железной и кровавой ночи Эйлау»[323].
Беннигсен со своей стороны вновь, как и после Пултуска, рапортовал Александру I, что он (уже второй раз подряд!) разбил Наполеона. Царь на радостях по такому случаю пожаловал барону за эту «победу» высший орден Российской империи — Св. Андрея Первозванного —
