Борис Костюковский - Жизнь как она есть

Второй день я тоже провела на «кухне».

Вечером в землянку пришел политрук роты Сергей Петрович Петкевич и прочитал сводку Совинформбюро.

Впервые с тех пор как не стало мамы и Домарева, я слушала сводку. И не тайно, а открыто, свободно. Я начинала жить полнокровной жизнью бойца-стрелка, хотя и чистила два дня подряд картошку. Зато вечером вместе с другими я разбирала и собирала ручной пулемет.

Через день Михаил Бондаревич торжественно вручил мне винтовку и сорок штук патронов в подсумке. Вот теперь я себя чувствовала уже вполне равной со всеми, теперь я действительно могла считать себя бойцом-стрелком.

БУДНИ

Меня начали посылать на посты и в «секреты».

Числа 12 декабря вернулся из Станькова Валентин Пекарский. Он по поручению дяди Николая заходил к бабе Мариле. Рассказал он мне такую смешную историю.

…Так и не дождавшись меня в Дзержинске, Костик привез все мои узелки и баночки к бабе. Гадали, гадали, куда это я могла деваться, и решили, что, переходя по кладке через Усу, я утонула. Искали меня с баграми по реке, не нашли: значит, унесло тело течением. Баба и тетка даже меня оплакали. Баба сходила в Кайданово и заказала попу молебен за упокой моей грешной душеньки. Баба ходила грустная, не бранилась и даже корила себя, что отправила меня, не наказав держаться возле сена и Костика.

Приехал Валентин и, конечно, рассказал, что я жива-здорова и благополучно пребываю в партизанском отряде. Что тут было!

Ругала и проклинала она меня так, что Валентин, как и все станьковцы, знавший нрав моей бабы, и тот опешил.

— Даже и на глаза не показывайся ей, — хохотал во всю свою могучую глотку Валентин. — Она обещала тебе такого перцу задать, что ты на всю жизнь запомнишь!

Я тоже смеялась. Признаться, меня вся эта история позабавила: уж никак я не могла предположить, что мой побег наделает столько шума.

Дня через два — не больше — наш взвод отправился в станьковский парк: туда, как донесла разведка, ожидался приезд полицаев (гитлеровцев в это время в имении и в военном городке не было).

Засады я не боялась, а вот встретиться с бабой Марилей или с теткой Верой опасалась.

Уже перед самым парком командир взвода Веселовский приказал мне взять сани в пароконной упряжке и вернуться к станьковскому кладбищу, замаскировать лошадей и наблюдать за шоссейной дорогой Минск — Негорелое, проходившей вплотную к кладбищу. В случае появления полицаев — на сани и с донесением к командиру взвода.

Я с удовольствием выполняла приказ: с лошадьми умею управляться с самого детства. Я вскочила в сани, натянула вожжи и пустила лошадей галопом, чтобы проскочить незамеченной мимо дома моих родственников.

Сделала все, как мне было велено: лошадей и сани замаскировала и начала наблюдать за дорогой.

Прошел час. И два, и три… Ничего подозрительного я не видела. Одолевал мороз, хотелось есть. Лошади уже сжевали все сено до травинки, Веселовский не слал мне подмену.

Полицаи так и не появились. К этому времени они уже здорово боялись партизан и предпочитали лучше отсиживаться в Дзержинске.

Я не могла понять, почему командир взвода не сдержал своего слова. Засада была спокойная, можно было за это время по крайней мере дважды сменить наблюдающего за шоссейной дорогой. Мне еще трудно было разобраться, правильно ли вел себя командир. Я твердо усвоила, что приказы надо не обсуждать, а выполнять.

Однако даже в эти первые дни у меня с командиром складывались какие-то странные отношения. Он явно ко мне придирался, наказывал за каждый пустяк, и я все время ощущала на себе его наглый взгляд.

А однажды я услышала, как Михаил Бондаревич сказал Веселовскому около нашей взводной землянки:

— Ты осторожнее с Адой. Оставь ее в покое.

— А ты не указывай мне, — прикрикнул Веселовский, — не твое дело! Я здесь командую.

— Знаю. Тут дело не в команде. Я ведь не маленький — вижу. А она девчонка совсем.

— Разберемся… — Веселовский засмеялся, и в его смехе было для меня столько омерзительного, что я, услышав этот разговор, стала еще больше опасаться командира взвода.

Может быть, сегодня, посылая меня на лошадях, Веселовский не думал ничего дурного, и все же, как мне кажется, не все здесь было чисто.

Он думал, возможно, что я не выдержу, расплачусь… Не знаю уж, что он думал и на что надеялся. Только я снова видела его наглые глаза, его кривую улыбку. Нина потом шепнула мне:

— Да он просто издевается над тобой. Ему Бондаревич говорил, что пора послать тебе смену, а он только отмахнулся.

Случилось так, что почти сразу я сдружилась с разведчиками из «Боевого»: они часто приходили в наш взвод через ров, да и я к ним бегала. Славные это были ребята.

Меня еще привлекало и то, что был среди них Саша Лобач, родной брат моей подружки Иринки из Кукшевичей. Он часто ездил домой, привозил продукты и обязательно приглашал меня то «на мед», то «на крестьянскую колбасу», то просто «на чай». Я охотно бегала к разведчикам «Боевого», тем более что Саша каждый раз рассказывал что-нибудь новое об Иринке.

Но если уж говорить честно — теперь-то я это понимаю хорошо, — то больше всех в разведке соседнего отряда меня привлекал Саша Райкович. По общему признанию, это был среди них самый отчаянный и находчивый. В восемнадцать лет он успел повоевать, был ранен, попал в плен и бежал.

Вот с этим парнем у меня возникла хорошая дружба. Не знаю, может быть, это и было моим первым, еще не осознанным чувством. Началось с того, что он подарил мне старый наган, который, как я потом убедилась, неплохо стрелял, а себе добыл новенький трофейный пистолет.

Иногда Саша приходил к нам во взвод. Конечно, это не могло быть не замеченным всеми моими товарищами и Веселовский. Отношения между нами были чистые, искренние. Я хотела видеть Сашу как можно чаще, думаю, что он также. Меня восхищало в нем все: мужество, скромность, застенчивость, непоказная сила. Веселовский гнал его из землянки, а мне стал мстить.

Вот почему случай с засадой на станьковском кладбище не был уж такой новостью ни для меня, ни для других во взводе.

Итак, мы возвращались из бесполезной засады на полицаев у станьковского парка. Нас догнали верхом на лошадях разведчики из «Боевого».

Были здесь оба Саши — и Лобач, и Райкович. Они поехали рядом с моей повозкой. Веселовский при чужих не посмел чем-либо проявить свой нрав.

Мне захотелось выкинуть какое-нибудь коленце, я как-то вся оттаяла, развеселилась.

А что я могла «выкинуть»?

— Давайте постреляем из моего нагана! — предложила я Лобачу и Райковичу.