Валентин Серов - Игорь Эммануилович Грабарь
Правда и реализм Серова, под влиянием тревоживших его стилистических изысканий, значительно видоизменился, передвинувшись заметно «влево». В 1908 г. он пишет превосходный этюд-портрет с Д.В. Стасова, по заказу Петербургского Совета присяжных поверенных. Это один из наиболее удачных образцов размашистой манеры Серова, горячий, чисто живописный темперамент которого, сказавшийся в этюдах, и бесподобное «бріо», с которым уверенной рукой брошены на холст густые, сочные краски, не помешали его красочной живописи. Когда я сказал Серову, что этот кусок чудесной живописи привел меня в отличное настроение, он заметил хмуро, глядя на портрет исподлобья: «Ничего. А что, вышло в этой голове, что Стасов очень большого роста, – снизу-вверх смотреть надо?» Стасовский портрет конечно, написан не для того только, чтобы передать объективное сходство: это прежде всего часть живописи, но живописи исключительно и безусловно реалистической, подсмотренной в жизни, и взятой без каких-либо иных задач и «задних мыслей». Просто смотрел, радовался и восторженно швырял на холст краски. В то же время он писал другой портрет, взятый опять реалистически так же точно выхваченный прямо из жизни, но задуманный и написанный уже с совершенно иным чувством. Это тот замечательный портрет М.Н. Акимовой, который был выставлен на «Союзе» в 1909 г. Как в свое время портрет. Г.Л. Гиршман и многое другое у Серова, он не был оценен, и даже – какой позор! – его довольно откровенно поругивали наши передовые «ценители» увидевшие недостатки именно в его особенно ценных, редкостных достоинствах. Между тем это один из лучших портретов, написанных после «Девочки с персиками» и «Девушки, освещенной солнцем», – эту блестящую живопись, сверкающую свежестью, жизненной правдой и красотой, можно сравнивать только с теми жемчужинами далекой юности. Особенно напоминает он первый портрет – В.С. Мамонтовой, с которым имеет много общего, благодаря сходству горячего смуглого тона лица. И если тогда Серов думал немножко о Репине, больше о Чистякове и старых мастерах, и еще больше о свежести красок природы, то теперь перед его глазами проносились портреты Левицкого и даже Карла Брюллова. Левицкий давно уже увлекал его своим бесподобным письмом женских лиц, и теперь Серов добился той красивой живописи, к которой безуспешно стремился в портрете Е.А. Карзинкиной.
Кое-кому из мнивших себя рафинированными эстетами и гурманами живописи, краски этого портрета – главным образом, смелое сопоставление ярко голубого с ярко красным в цветах дивана и подушки, – показались просто безвкусицей, – «d’un très mauvais goût», но как раз это сочетание, само по себе невероятно трудное, удалось особенно, подчеркнув яркий восточный колорит красивого лица. Получилось нечто экзотичное, пряное, восхитительное по общей гамме, сильной, звучной и радостной, нечто не слишком уступающее Левицкому, и в любом случае превосходящее Брюлловскую «Турчанку». Сам Серов был очень удовлетворен этим портретом. Когда мы как-то беседовали за столом на тему о лучших его произведениях, он взял карандаш и написал названия пятнадцати лучших, по его мнению, вещей, когда-либо им сделанных, и в их числе оказался портрет М.Н. Акимовой. В этой работе ярко проступила еще одна черта, мало заметная в прежних произведениях Серова, и игравшая видную роль в его творчестве последних лет. Я имею в виду то намеренное избегание всего, слишком точно повторяющего натуру, всего фотографически точного, которое наблюдается в позднейших портретах Серова. Он не раз вспоминал слова своего учителя, П.П. Чистякова: «надо подходить как можно ближе к натуре, но никогда не делать точь-в-точь: как точь-в-точь, так уже опять непохоже, – много дальше, чем было раньше, когда казалось совсем близко, вот-вот схватишь». Серов говорил мне, что ему часто случалось подолгу биться с какой-нибудь складкой рукава: «сколько не переписываешь – все выходить фотография, просто из сил выбьешься, пока вдруг как-то само не уладится, что-то надо подчеркнуть, что-то выбросить, не договорить, а где-то и ошибиться, – без ошибки такая пакость, что глядеть тошно». Это хорошо знали все великие мастера, умевшие вовремя, как бы случайно, ошибиться.
В портрете М.Н. Акимовой есть ясная логическая акцентировка кистью, которой расчетливо и в то же время свободно подчеркнуты линии руки, складки платья, узор материи. Такая же акцентировка есть в превосходном портрете А. Морозова, написанном на фоне красочного холста Матисса. Складки сюртука здесь только намечены кистью, но больше художник и не думал их трогать. К подобным же работам можно отнести портреты Н.С. Познякова, В.О. Гиршмана, два портрета А.А. Стаховича и портрет С.А. Муромцева.
Последний задуман прекрасно и не лишен того пафоса, который свойствен был председателю первой Государственной Думы.
Из парадных портретов последних лет наибольшей славой пользуется тот, который Серов написал в 1910 году с кн. О.К. Орловой. О том, как наблюдательно и остро выхвачен он из жизни, свидетельствует карандашный набросок с натуры. На картине поза утратила значительную долю жизненности, и появились некоторые неприятные изломы линий и не совсем удачные сокращения. Лучшее в портрете – превосходно написанная голова с изумительно переданным красивого оттенка матовым цветом лица. Портрет кн. О.К. Орловой был на всемирной выставке в Риме, где привлек всеобщее внимание. В России ему так же посчастливилось – владелица принесла его в дар Музею Александра III, благодаря чему широким кругам впервые стал доступен большой парадный портрет работы Серова, представленного в музеях, как известно, до сих пор только небольшими портретами.
По всему видно, что последний парадный портрет, начатый Серовым незадолго до смерти с кн. П.И. Щербатовой и оставшийся только в рисунке был задуман приблизительно таким же, как и портрет кн. О.К. Орловой. На это намекает сам Серов в одном из своих последних писем. «Пишу в настоящее время княгиню Щербатову, портрет коей должен быть не хуже Орловой – такова воля господ-заказчиков, – да», –
