Валентин Серов - Игорь Эммануилович Грабарь
Несколько больше удалась другая картина, задуманная в водах Архипелага – «Навзикая». Из нескольких вариантов лучше других по краскам тот, который находится в Третьяковской галерее, а по композиции интереснее приобретенный для музея Александра III. Но и Навзикая грешит тем же, что мешает «Европе», – в ней не найден секрет, дающий легенде жизнь, заставляющий верить тому, чего не бывает. Обе эти картины-только попытки подойти по-своему к задаче, над которой работали сотни художников. Трудно сказать, в какую окончательную форму вылились бы эти поиски, если бы художник продолжил работать над ними дальше: того, что сделано, слишком мало для того, чтобы мы были в праве строить какие-либо предположения о конечной цели его нового пути. Он мог вскоре вовсе от него отказаться, убедившись в невозможности порвать с натурализмом, которым он, по его же меткому выражению, был «насквозь проржавлен»; он мог в корне изменить само направление своих декоративно – стилистических поисков, отказавшись окончательно либо от стороны натуралистической, либо от условно-декоративной, и избавиться таким образом от досадного компромисса, отличающего эти картины; он мог, наконец, вообще оставить мысль о мифологических сюжетах, как оставлял ее уже столько раз раньше. Несомненно, лишь то, что ни «Похищение Европы», ни «Навзикая», ни даже несравненно превосходящая их «Ида Рубинштейн» не могут быть причислены к высшим достижениям Серова.
К первым двум картинам он, видимо, сам изрядно охладел. Начав их вскоре по возвращении из Греции, он особенно долго возился с ними в 1909 г. и отчасти в 1910 г. Последний год он совсем их забросил, и Бог знает, вернулся ли бы к ним еще когда-либо, если бы остался жив. В то время он был увлечен уже другой декоративной задачей, с которой носился накануне смерти, – росписью столовой в доме В.В. Носова. Прекрасная строгая архитектура большого зала, только что отделанного И.В. Жолтовским, очень понравилась Серову и казалась ему соблазнительной для росписи, за которую он охотно взялся. Начались бесконечные поиски, и два альбома большого формата были вскоре заполнены несколькими десятками эскизов. Тему он взял снова из греческой мифологии, – сказание о Диане, превращающей Актеона в оленя. Кроме альбомных эскизов в его мастерской осталось 15 больших проектов росписи с чудесными деталями и остроумными задумками, но и здесь мы не в праве делать какие-либо выводы, так как художник ни на чем еще не остановился, и неизвестно какое направление приняли бы его дальнейшие декоративные искания.
XIII. Серов – иллюстратор
Название этой главы не совсем точно, и было бы правильное заменить его на следующее «Серов – не иллюстратор», или – еще точнее – на такое длинное и старомодное: «О том, как портретист Серов терпеть не мог иллюстрировать и что из этого вышло». Серов действительно не любил иллюстраций к литературным произведениям, считая, что ни Пушкина, ни Достоевского, ни Толстого иллюстрировать не следует. «Иллюстрации только путают, навязывая читателю образ, совершенно не отвечающий тому, который родился бы у него самого, если бы художник предупредительно не подсовывал ему своего», – говорил Серов. Когда-то он иллюстрировал Лермонтова, и Пушкина, но позже считал все это грехами юности. В 1899 году А.И. Мамонтов издал в Москве книжку для детей, под названием «Картины из русской природы и быта». Иллюстрации для этого издания он предложить сделать А.М. Васнецову, А.С. Степанову и Серову. Последний сделал четыре рисунка, которые и были воспроизведены в книжке в красках. Два из них – «За дровами» и «В тундре» – были сделаны в конце 1896 года, два других «Пашня весною» и «На базаре в Малороссии» относятся к началу 1897 г. Это собственно и не иллюстрации, а просто акварели, сделанные по альбомным путевым наброскам. К таким же вещам относится и рисунок, опубликованный в «Ниве» в 1889 году.
Перед коронацией 1896 г. Серов получил от Министерства Двора заказ сделать акварель, изображающую момент миропомазания; она является одной из многих иллюстраций Коронационного альбома, изданного в 1898 году, но, как мы видели выше, простая иллюстрация выросла здесь в значительную картину. Вскоре Кутепов предложил Серову, в числе других художников, сделать несколько иллюстраций к задуманному им изданию «Царская охота». Иллюстрации должны были быть воспроизведены самым дорогим и современным многоцветным способом, при чем сюжеты предоставлялось выбирать самим авторам. Серов охотно согласился, тем более, что, в сущности это не походило на обычное иллюстрирование. К этому времени относится основание журнала «Мир Искусства», с кружком которого Серов быт связан узами тесной дружбы до самой смерти. С основателем журнала – С.П. Дягилевым он познакомился за несколько лет до того, весной 1896 года, во время устроенной последним в Петербурге выставки Шотландских акварелистов. За этой выставкой в 1897 году последовала Шведская, на которой Цорн произвел на всех, в том числе и на Серова, – огромное впечатление, потом в 1898 г. – была русско-финляндская, целиком перевезенная вслед за тем в Мюнхен, в Сецессион. Вокруг Дягилева сплотился кружок даровитых художников, к которым вскоре примкнули молодые писатели, и в 1898 г. начали подумывать об издании литературно-художественного журнала. Серов принимал деятельное участие в этих беседах у Дягилева, в которых после хозяина наиболее видная роль принадлежала Д.В. Философову и Александру Бенуа. Первый взял на себя ведение отдела литературного, а второй был душой и фактическим создателем художественного журнала. Ему главным образом, принадлежит честь воскрешения всеми тогда забытых Левицких и Боровиковских – он первый заговорил о великолепии барокко, о дивных созданиях Растрелли, о красоте Петербурга и сказках Петергофа и Царского села. Бенуа, любивший Людовика и Версаль, обожал Петра и Елизавету, и заразил этим обожанием такого с виду не падкого на подобные вещи человека, каким многим казался Серов.
Для первой акварели, начатой по заказу Кутепова, Серов выбрал Елизавету, но не Елизавету-императрицу, а цесаревну, лихую наездницу и охотницу, любившую целыми днями скакать верхом по окрестностям Москвы со своим братом императором Петром II. Эту прелестную вещь он несколько испортил неприятной фигурой убогого мужика, стоящего слева на первом плане и ненужно подчёркивающего, – не без привкуса тенденций того
