Сергей Полотовский - Пелевин и поколение пустоты

Получается, Татарский не зря зашел в магазин. Сюжетообразующая оказалась планшетка. Тут, как в фильмах Вуди Аллена, прорицатели и фокусники, конечно, жулики, но часто помогают героям лучше понять себя, а то и скажут что-нибудь в точку.

В «Числах» совсем другая история. Степу автор называет «шаманистом-эклектиком», который верит в целительную силу визитов к Сай-Бабе, собирает тибетские амулеты и африканские обереги и пользуется услугами «бурятских экстрасенсов». Он отправляется к болгарской прорицательнице Бинге:

Бинга оказалась полной женщиной, одетой в ворох пестрых тряпок. В комнате, где она принимала посетителей, пахло травами, пучки которых сушились на нитке под потолком. По углам стояли обломок античной колонны, почерневшая прялка, ламповый приемник Siemens и древняя закопченная лавка. На стене висела книжная полка с подшивками журнала National Geographic, портрет Елены Блаватской и плакат художника Мухи, изображавший загадочную красавицу в стиле модерн на фоне раскрывшего крылья орла.

Это уже даже не мягкая ирония. Это фарс-разоблачение. Так Пелевин расправляется с воспитавшей его эзотерикой, отбрасывает первую ступень. Напомним, что одной из самых ранних публикаций писателя был перевод «Рунического оракула Ральфа Блюма», который он сделал только ради того, чтобы заполучить экземпляр оригинала.

Кроме «Чисел» в «ДПП (NN)» входит повесть «Македонская критика французской мысли» про Кику, или Насыха Насратуллаевича Нафикова. Нафиков изобрел несколько способов ловкого перекачивания денег и энергии по формуле, включающей души сгубленных в ГУЛаге. Однако бо́льшую часть книги он занят критикой современной французской философии.

Также в цикл вошли рассказы «Один вог», «Акико», «Фокус-группа», «Гость на празднике Бон» и «Запись о поиске ветра» – критика общества потребления с отсылками к восточным философским системам. То есть уже вполне ожидаемый от Пелевина продукт.

Сквозные персонажи и названия работают на создание ДПП-универсума, вдобавок к чему Пелевин начал «снимать» в эпизодах героев предыдущих книг, таких как пиарщик Малюта, всему плохому научившийся у Татарского. А в рассказе «Фокус-группа» про жизнь после смерти возникает персонаж с ослиными ушами на тесемке – напоминание о Жоре Сракандаеве.

Цикл «ДПП» из орудий разного калибра накрыл читателя. Писателя снова стали активно цитировать, обсуждать и разыскивать для того, чтобы взять интервью. В двух словах, Пелевин вернулся. Как и не уходил.

«Священная книга оборотня»

«СКО» – вторая пелевинская книга в издательстве «Эксмо». Это завершение «перехода», но речь уже идет не об издательских делах. «СКО» продолжает начатую в «Числах» тему смены власти в стране.

Любой автор всегда тянется к силе: интеллектуальной, духовной, материальной, физической. Пелевин как классический русский писатель – властитель дум тянется к власти в широком смысле слова. Не к правительственной верхушке, а к людям, определяющим ход событий.

В 80-х сила и власть виделись ему в эзотерическом подполье, среди интересных людей, не зависимых от советской системы. «Чапаев и Пустота» канонизировала участников движения и закрыла этот период в жизни и страны, и писателя. Роман «Generation “П”» с его теорией всемирного заговора воспел виртуозов политтехнологий, магистров НЛП и корифеев морфинга. «Числа» завершаются полным поражением банкира Степы и бегством из страны от представителей «нового дворянства», сотрудников ФСБ, курирующих финансовые институты, – «Вот в чем сила, брат». «СКО» фиксирует состояние страны окончательно победивших службистов.

С точки зрения формы, приемов и сюжетных трюков «Книга оборотня» – узнаваемая и уже ставшая к этому моменту фирменной пелевинская проза с привычными читателю каламбурами, эзотерикой и объяснением всего на картошке. Как и прежде, Пелевин пользуется полюбившейся ему схемой катехизиса вопрос-ответ.

«У Пелевина сложный уровень метафоричности, целыми чудесными абзацами. Есть особый классический пелевинский прием, когда какой-то персонаж начинает раскладывать все по полкам. Как в “Священной книге оборотня” Тренажер духа объясняет А Хули, кто такие интеллектуал и интеллигент, про дракона и зеленую жабу», – говорит писатель Михаил Елизаров.

Действительно на страницах романа радуют глаз несколько четких формулировок, объясняющих положение вещей. Одна из них связывает гомофобию русских мужчин с криминальным сознанием:

Любой серьезный человек, чем бы он ни занимался, подсознательно примеривается к нарам и старается, чтобы в его послужном списке не было заметных нарушений тюремных табу, за которые придется расплачиваться задом. Поэтому жизнь русского мачо похожа на перманентный спиритический сеанс: пока тело купается в роскоши, душа мотает срок на зоне.

Присутствует и интертекстуальность, связывающая разные пелевинские вещи и создающая из пространства его произведений подобие российской Йокнапатофы, придуманного Уильямом Фолкнером округа на юге США, где разворачиваются события большинства его произведений.

Фраза А Хули «один мой знакомый говорил, что зло в нашей жизни могут победить только деньги» недвусмысленно отсылает к слогану «Бабло побеждает зло» из «Generation “П”».

В кабинете у Серого А Хули натыкается на листок с подписью «Сашке на память. Превращайся! WOLF – FLOW!». Записка – от полковника Лебеденко – того самого, знакомого пелевинскому читателю по раннему рассказу «Проблема верволка в средней полосе» (1991). За компанию с капитаном Лебедкиным он является дальним родственником капитана Лебядкина из Достоевского (см. «t»).

Никому из пишущих ныне авторов не удалось на таком высокохудожественном уровне объяснить этот мир. Многие замечательные писатели его только запутывают. А проводник – один.

Размышляя о сексе и природе межполовых отношений, А Хули воскрешает светлый образ красного буддиста Василия Ивановича. В 1919 году она встретилась «с одним красным командиром». После того как она угостила его грибами-хохотушками, которые «нарвала прямо возле колес его бронепоезда», он поделился с ней своими размышлениями о женской красоте: «Чего-то я перестал понимать, почему это из-за того, что мне нравится красивое и одухотворенное лицо девушки, я должен е…ть ее мокрую волосатую п…у!»

Свежа память и о «Generation “П”» (опять возникает тень Вавилена Татарского – альтер эго Пелевина девяностых, падшего интеллигента).

При желании также прослеживаются и отсылки к реальному автобиографическому плану писателя. По словам Гермеса Зайгота, у Пелевина есть «одно пространство – квартира в Чертанове под квартирой его мамы, так там одна комната – это жесткая лежанка, маленький столик с Playstation и громадный телевизор; абсолютно белые стены и зеркальный шкаф, в котором десять одинаковых черных костюмов».

– Вы знаете такую игру на Playstation – Final Fantasy 8? Я отрицательно покачала головой. – Я ее в свое время почти всю прошел – а это долгое дело.

Чего раньше у Пелевина не было, так это полномасштабного крупнокалиберного женского образа. Анка из «Чапаева» дышала духами и туманами, но являлась скорее проекцией воспаленного сознания героя. «Generation “П”» в этом смысле вообще представляет собой пространство вестерна, где женщинам не находится места. Мюс из «Чисел» – важный шаг в нужном направлении, но только как бы бесполая лиса А Хули попадает в топ женских персонажей русской литературы.

Нова для Пелевина и критика существующего устройства власти с переходом на личности. Брежнева для него не существовало, эзотерики из Южинского круга (см. «Уринотерапия») старались либо не замечать советскую реальность, либо видеть за ней тайные знаки древних религий, Горбачев не более чем фигура из будущего учебника истории, а Ельцин – набор точек-пикселей. Иное дело новая власть.

«Моя встреча с Пелевиным состоялась в 2000-м, у него были чтения, а потом он спрашивал, что немцы думают про Путина, – вспоминает Александр Камионский. – Тогда как раз в журнале “Шпигель” вышел про него крупный материал, где он, только что ставший президентом, характеризовался как “господин с обаянием сушеной рыбы”. Ему припоминали работу в Дрездене, где несчастных гэдээровских инженеров на “Роботроне” (партнерская работа с «Сименсом» – они ездили в ФРГ) заставляли писать доносы на коллег. Пелевину этот образ страшно понравился».

Сравнение с рыбой – правда, уже гнилой, а не сушеной – возникает в романе, когда А Хули пишет своей сестре про московскую жизнь и реформы и рассказывает, что каждый раз реформы в стране начинаются с заявления, будто рыба гниет с головы, а затем реформаторы съедают здоровое тело, а гнилая голова плывет дальше: «Поэтому все, что было гнилого при Иване Грозном, до сих пор живо, а все, что было здорового пять лет назад, уже сожрано. Здешний upper rat мог бы рисовать на своих знаменах не медведя, а эту рыбью голову».