Ирвинг Стоун - Страсти ума, или Жизнь Фрейда

– Прекрасно. Я впервые за пятнадцать лет попробовал вина, и вы упали в обморок! Серьезно, что с вами?

Зигмунд сел, у него все еще кружилась голова.

– Не знаю. Быть может, пища в Мюнхене, которую не принял мой желудок. Быть может, бессонная ночь в поезде до Бремена. Быть может, перевозбуждение от мысли, что завтра посадка на корабль. Но у меня никогда не было обмороков, так что должна быть глубоко скрытая причина. Разговор о мумиях взвинтил меня. В Бремене был я, а не тела, мумифицированные в болотах. Могла ли быть связь? Могло быть у вас желание, чтобы я умер? Это была последняя мысль, мелькнувшая у меня перед тем, как я потерял сознание.

Корабль вошел в Нью–йоркскую гавань после полудня в пятницу 27 августа. Был удивительно ясный день. Зигмунд стоял на носу корабля. Юнг – по одну сторону от него, Ференци – по другую, когда на фоне неба обрисовался силуэт Манхэттена, сначала туманная линия на горизонте, а затем сами здания: высокие, величественные, как бы вырастающие из воды. Зигмунд был очарован очертанием острова, его суживающимся началом у Баттери и расширяющейся основной частью к северу. Он думал: «Интересно, смотрю ли я на Соединенные Штаты теми же глазами, что Эли Бернейс? Он искал для себя новый дом и новый образ жизни и, видимо, спрашивал себя: «Могу ли я принадлежать к этому миру? Стану ли я американцем?» Миллионы европейцев питали такие же надежды и ставили такие же вопросы, глядя на эту волнующую картину. Но я здесь пробуду лишь несколько недель. Когда лекции будут прочитаны, я упакую свой багаж на постоялом дворе, надену рюкзак и вернусь в Вену».

Проплывая мимо статуи Свободы, Зигмунд воскликнул:

– Не удивятся ли американцы, услышав то, что мы им скажем?!

Юнг повернулся и ответил дружелюбно:

– Сколько же у вас амбиций!

В порту их встречал А. А. Брилл. У него был такой вид, словно он хотел каждого задушить в своих объятиях, настолько была велика его радость по поводу приглашения рассказать о психоанализе в Соединенных Штатах. Единственный репортер на борту проявил так мало интереса к группе европейских врачей, что неправильно записал имя Зигмунда; на следующее утро газеты сообщали, что «профессор Фрейнд из Вены» прибыл в США. Однако Зигмунд, увидев, что обслуживавший его стюард читал «Психопатологию обыденной жизни», не счел себя обиженным. Молодой человек сказал ему:

– Доктор Фрейд, знаю, что написанное вами в этой книге правильно, потому что я сам совершал все такие действия.

Когда они прошли таможню, сгустились сумерки, и Брилл отвез группу в отель «Манхэттен», к востоку от Пятой авеню на Сорок второй улице. Там Зигмунда ожидало письмо от президента Холла, пригласившего его быть гостем в его собственном доме во время недельного пребывания в Ворчестере. Зигмунд попытался позвонить по телефону сестре Анне и Эли Бернейсу, но они уехали отдыхать.

В то время как Брилл помогал Юнгу и Ференци удобно устроиться в отеле, где были забронированы номера, Зигмунд вышел на улицу осмотреть город, как он это делал в Париже, когда приехал стажироваться в Сальпетриер: побродить по улицам, почувствовать под ногами мостовую, осмотреть витрины магазинов, вглядеться в лица прохожих.

Брилл засунул ему в карман план города. На Пятой авеню Зигмунд осмотрел котлован под здание будущей Публичной библиотеки. Затем быстрым шагом он прошел по Пятой авеню мимо добротных домов, церквей и дорогих магазинов. На Пятьдесят девятой улице увидел только что открывшийся отель «Плаза», прошел по его внутреннему садику, где играл оркестр и неторопливые нью–йоркцы гуляли после полуденного чая.

Зигмунд возвратился в отель уставший, но с чувством удовлетворения. Он видел всего полторы дюжины кварталов города, но Нью–Йорк уже не казался ему странным или чуждым. Разве он не исходил его пешком, как родной Земмеринг? Он не мог сравнить Нью–Йорк с Веной, Берлином, Парижем или Римом. Это был новый город – со своей многолюдной, бурлящей, энергичной жизнью. Город с его небоскребами выглядел, звучал, даже ощущался человеком совершенно иначе, чем знакомые ему города.

Брилл пригласил их на легкий ужин, но затем понял, что поскольку они встали в этот день в пять утра, пережили волнения, связанные с прибытием в новый для них город, то буквально валятся с ног. Он обещал появиться на следующий день к завтраку и показать им город.

Осмотр начался утром от Баттери, откуда открывался превосходный вид на залив. Затем Брилл провел их мимо зданий судоходных компаний к Уолл–стрит через узкий каньон улиц, благоухавших ароматами кофе и специй, тюки и ящики еще стояли на тротуарах перед экспортно–импортными фирмами. На Уолл–стрит Зигмунд заметил несколько знаменитых банков и компаний, названия которых были напечатаны крупными золотистыми буквами.

Зигмунду хотелось узнать, где находятся иностранные кварталы, и Брилл провел их на Ист–Сайд – в район разносчиков, который показался Зигмунду похожим на Нашмаркт, здесь воздух благоухал запахами всех видов специй, домашние хозяйки толпились около прилавков, стремясь сделать покупки подешевле и получше. Затем Брилл показал им Китайский городок, здесь Зигмунд впервые увидел китайцев с длинными косами, в длинных черных шелковых или сатиновых робах, халатах с широкими рукавами. Когда они заходили в лавки, где продавались экзотические китайские продукты и травы, ухо резали пронзительные голоса продавцов. Он заметил, что нет ни одной женщины. Воздух в лавках был пропитан благовониями.

У Брилла не было заранее продуманного плана, и он поспешно провел друзей через живописный итальянский район Хьюстон–стрит, затем они заглянули на Баури, где наблюдали, как татуируют моряков, сошедших на берег с кораблей, прибывших в Нью–Йорк. Когда Брилл решил, что гости устали, он нанял экипаж, который отвез их на Кони Айленд, в Луна–парк, славившийся своими развлечениями. Зигмунд писал, что этот парк превосходит размерами Пратер. После возвращения на Манхэттен Брилл показал друзьям большие универсальные магазины Джона Ванамейкера на Бродвее и Восьмой улице, двадцатидевятиэтажное здание «Флатирон», тогда самое высокое в мире, центр мужской одежды на Двадцать седьмой улице, магазин шляп на Тридцать первой улице, лавки сладостей. Гостей более всего удивили не только огромность зданий, контраст между увиденными авеню и улицами, но и многолюдность и разноликость толпы.

Вернувшись в отель, Зигмунд погрел ноги в горячей ванне. Он сказал Бриллу:

– Впервые в жизни мои ноги не выдержали дневного поединка. Но теперь я знаю, что имел в виду Эли Бернейс, писавший мне о Нью–Йорке, уподобляя его плавильному котлу. Сольются ли воедино все его составные части? И что станет с Америкой, когда потухнет пламя под котлом?