Дмитрий Петров - Василий Аксенов. Сентиментальное путешествие

Как не было в ней места текстам, подобным вот этому:

Вот получим диплом,Хильнем в деревню,Будем там удобрятьНавозом землю.

Мы будем сеять рожь, овес,Лабая буги,Прославляя колхозПо всей округе.

Через несколько днейВ колхозе нашемМы проложим Бродвей —Всех улиц краше.

На селе джаза нет,Там жить немило.Чтоб зажечь в жизни свет,Собьем джазилу.

Ты на ферме стоишь,Юбка с разрезом,Бодро доишь быкаС хвостом облезлым.

Ах ты, чува, моя чува,Тебя люблю я.За твои трудодниДай поцелую.

Разве не очевидна перекличка стихов юноши Аксенова и этой песенки, включенной в книгу его будущего друга, драматурга Виктора Славкина «Памятник неизвестному стиляге»? Оба текста о том, как юность Страны советов видит будущее. Только первый отвечает официальным установкам, а второй – мечтам сочинителей-стиляг.

3

В ту пору считалось: от любви к джазу до компании стиляг – один шаг, а от стиляги полшага до тунеядца, если не до антисоветчика…

История стиляг и впрямь связана с джазом. Ее, дополняя друг друга, уже рассказали многие, в том числе джазмен Алексей Козлов в книге «Козел на саксе». Пересказ ряда ее фрагментов прояснит некоторые эпизоды юности нашего героя. Штука в том, что, во-первых, Аксенов и Козлов дружили много лет, а во-вторых, мало кто мог бы рассказать об истории послевоенного советского джаза лучше, чем Алексей – один из его пионеров и энтузиастов.

Юному Козлову досталась от родителей коллекция пластинок оркестров Леонида Утесова, Александра Варламова, Эдди Рознера. Песни в исполнении Вадима Козина, Петра Лещенко, Изабеллы Юрьевой. Были там и записи американцев, изданные в СССР до войны, – Эллингтон, братья Миллз, Эдди Пибоди вместе с «трофейными» дисками Гленна Миллера и Бэнни Гудмена.

Под них Козлов и его друзья плясали на московских «хатах» с чувишками стильные танцы. Таковых имелось три типа: «атомный», «канадский» и «тройной гамбургский». Они неизвестным образом перемахнули через «железный занавес» и долетели до столицы мирового социализма, где

Средь верноподданных сердецКПСС назлоВозник таинственный юнецСаксофонист Козлов[40].

Тогда Алексей не играл. Но готовился. Вслушивался…

Музыка и худо-бедно понятые тексты вовсю обсуждались. Джаз обрастал субкультурной тусовкой, рождавшей порой удивительные (если не по литературным качествам, то по этнографическим признакам) сочинения. Вот подпольная басня, как-то попавшая к Козлову.

Осел-стиляга, славный малый,Шел с бара несколько усталый.Весь день он в лиственном лесуБарал красавицу лису.. .И здесь, у самого ручья,Совсем как в басне у Крылова(Хочу я в скобках вставить слово),Осел увидел Соловья и говорит ему:– Хиляй сюда, чувак,Я слышал, ты отличный лабухИ славишься в лесных масштабахКак музыкант. И даже яРешил послушать соловья.Стал Соловей на жопе с пенойЛабать как мог перед Ослом.Сперва прелюдию ШопенаИ две симфонии потом.Затем он даже без запинкиСлабал ему мазурку Глинки….Пока наш Соловей лабал,Осел там пару раз сблевал.«Вообще лабаешь ты неплохо, —Сказал он Соловью со вздохом, —Но скучны песенки твои,И я не слышу Сан-Луи.А уж за это, как ни взять,Тебя здесь надо облажать.Вот ты б побыл в Хлеву у нас,Наш Хлев на высоте прогресса(Хотя стоит он вдалеке от Леса) —Там знают, что такое джаз…<…>Был старый Хлев весь восхищен,Когда Баран, стиляга бойкий,Надыбал где-то на помойкеРазбитый, старый саксофон,На нем лабал он на досугеИ «Караван» и «Буги-вуги».Коза обегала все рынки,Скупая стильные пластинки.Да и Буренушка самаОт легких блюзов без ума.Корова Манька, стильная баруха,Та, что с рожденья лишена былаИ чувства юмора и слуха,Себя здесь как-то превзошла.Она намедни очень милоТаким макаром отхохмила:Склицала где-то граммофонИ на него напялила гондонНемного рваный, ну и что ж,Ведь звук настолько был хорош,Что всех, кто слушал, била дрожь…А ты, хотя и Соловей,И музыкант весьма умелый,Тебе хочу сказать я смело,Что ты, подлюка, пальцем делан,Ты пеночник и онанист,И, видно, на руку нечист…»Таким макаром у ручьяС говном смешали Соловья.Друзья, нужна в сей басенке мораль?И на х…я ль!

Эта «басня» – культурный памятник времени. Я нарочно сохранил стиляжно-лабухское арго без перевода и вовсе нецензурное словцо. Зачем? Чтоб подчеркнуть: в начале второго десятилетия XXI века читать это нам смешно и чуть скребет. А в 1951-м, сочиняя или читая такой текст, человек рисковал. Быть стилягой значило навлекать гнев.

На карикатурах стиляг изображали ярко и безвкусно одетыми заносчивыми юнцами с вздернутыми носами и тонкими шейками. Их высмеивали в стихах, песнях, комических скетчах. Дуэт Игоря Дивова и Натальи Степановой бичевал стилягу песенкой Михаила Ножкина:

Не хочу работать яНи в малейшей дозе.Я не трактор и не плуг,Даже не бульдозер!А ты рот не разевай,Газеточки почитывай,А ну, давай, давай, давайМеня перевоспитывай!

Так пел с эстрады гад-стиляга в виде куклы, создававшей образ разболтанного, извивающегося в «пляске святого Витта» Оболтуса. Номер шел по ТВ. Многие помнят куплет:

– На восток езжай, сынок, —Предлагает папа.– Не желаю на восток,А хочу на Запад!

А хотеть на Запад означало быть врагом.

Старт этому глумлению был дан 10 марта 1949 года. Тогда в журнале «Крокодил» вышел фельетон Дмитрия Беляева «Стиляга». В нем нелепо одетые юнцы «отвратительно кривляются» перед хорошими ребятами. «Стилягами называют себя подобные типы на своем птичьем языке. – объясняет автор – Они, видите ли, выработали свой особый стиль в одежде, в разговорах, в манерах. Главное в их "стиле" – не походить на обыкновенных людей. И, как видите, в подобном стремлении они доходят… до абсурда. Стиляга знаком с модами всех стран и времен, но не знает… Грибоедова. Он изучил все фоксы, танго, румбы, но Мичурина путает с Менделеевым. <…> Стиляги не живут в… нашем понятии этого слова, а порхают по поверхности жизни…»

Чтобы показать отношение «обычных людей», «наших современников» к этим «плевелам», Дмитрий Беляев завершает так: «Теперь вы знаете, что такое стиляга? – спросил сосед-студент. – Однако находятся такие девушки и парни, которые завидуют стилягам и мумочкам.