Валерий Фефёлов - В СССР инвалидов нет!..»

«26 октября 1981 года я приехал в Москву. Приблизительно в 15 часов я хотел зайти к одному из пригласивших меня знакомых, надеясь у него переночевать. Отыскав указанный адрес, я зашел в подъезд дома. У женщины, вышедшей из квартиры напротив входа, я спросил, где находится нужная мне квартира. Она ответила, но почему-то она была настроена ко мне предвзято, как мне показалось. В искомой квартире никого не оказалось, и мне пришлось уйти ни с чем. Через некоторое время я снова зашел туда, и из той же квартиры опять вышла женщина, но другая — помоложе. Она не хотела впускать меня в подъезд, но я все-таки поднялся на нужный мне этаж. Женщина заявила мне вслед, что вызовет милицию. Нужная мне квартира вновь оказалась запертой. Я спустился вниз, но выйти не смог: дверь подъезда была заперта на замок. Вскоре явились пожилой майор в очках и рядовой юнец. Меня отвезли в милицию.

Там капитан милиции потребовал мой паспорт и, ознакомившись, отдал команду: „Обыскать!“ Ко мне подскочил юнец, расстегнул все пуговицы на одежде и начал опустошать мои карманы, прощупывать „подозрительные“ места. Эту сыскную операцию он проводил с таким рвением, что порвал мои брюки и заслужил одобрительную реплику капитана: „Трещат!“ Затем началась сортировка всего, что нашли в моем портфеле и в карманах. Потом меня посадили за решетку и стали проводить со мной идеологическую работу. Позже пришел какой-то человек в штатском, рослый и широкоплечий. Поведением и культурой он от милиции не отличался. Стал задавать мне вопросы с намерением установить цель моего приезда в Москву. Перед тем, как отвечать на его вопросы, я осведомился, кто он, на каком основании имеет право допрашивать меня и вести себя со мной настолько вызывающе. В этом он мне категорически отказал, ответив, что это — его дело. Тогда я отказался вести с ним какую-либо беседу и, так как был уже неимоверно измучен, лег на скамейку. Тогда по его указанию несколько милиционеров дали волю своим рукам и ногам. Меня стащили со скамейки, начали трясти, бить по почкам и по голове, а когда сбили мою шляпу, один из присутствующих стал футболить ею как мячом. Это бесовское гуляние окончилось тем, что человек-инкогнито ударил меня по лицу со словами: „По-до-нок, вижу, что инвалидностью прикрываешься, а сам все понимаешь; вот напишу, пусть 6 месяцев в психбольнице подержат“. И начал писать какой-то протокол. Вскоре приехала медмашина с санитарами, и меня отвезли в психбольницу.

В больнице мне заявили, что я госпитализирован потому, что два дня бродил возле одного и того же дома, там же раздевался догола и пугал людей. Выйти из больницы мне помогла объявленная мною голодовка и то, что о моем существовании знали члены Инициативной Группы защиты прав инвалидов».

Трагична судьба многолетних отказников матери и сына Максимовых из г. Ужгорода. Галина Максимова — инвалид по зрению. У нее туберкулезный процесс глаз, ей грозит полная потеря зрения. Единственное, на что она еще надеется — это вылечить свою болезнь на Западе, так как в СССР отказались по-настоящему ее лечить. Но власти не только не разрешили им выехать из страны, по попросту постарались от них избавиться. 18 мая 1982 года против них было возбуждено уголовное дело по обвинению в «тунеядстве». Суд приговорил Галину Максимову к 1 году лишения свободы, ее сына Александра — к 2 годам. Уже в лагере, против Г. Максимовой было возбуждено новое дело, на этот раз за «клевету на советский государственный и общественный строй», и ей было добавлено еще 3 года лагерей. За что? Можно только предположить за что, — только за то, наверное, что она рассказала своим солагерницам о нелегкой участи инвалида… Незадолго до своего ареста Г. Максимов написала в Инициативную Группу:

«…У меня уже не только хориоретинит, но и дегенерация сетчатки, и молекулярная дистрофия, и астенизация обоих глаз. Я сейчас уже смотрю на мир сквозь черную сетку, а впереди — полная темнота, что для меня равносильно смерти. Год назад я лежала (по собственному настоянию) в областной больнице на кафедре глазных болезней и была выписана без улучшений. Зрение падает с ужасающей быстротой, я не могу найти выхода. Кроме болезни глаз, у меня появился порок сердца, истощение нервной системы и другие заболевания. Кроме этого обстановка постоянной угрозы арестом меня органами КГБ и другие обстоятельства с каждым днем подтачивают мое здоровье, усугубляют процесс заболевания глаз.

Помогите мне найти выход из создавшейся ситуации».

Приводимые примеры очень типичны для такой страны, как СССР. Отношение к инвалидам продиктовано самой системой общества. Лозунг «кто не работает — тот не ест» незримо существует в каждой советской семье. Если, например, в какой-нибудь семье никто не будет работать месяц или два, последствия сразу дадут о себе знать: придется перейти на хлеб и картошку. А ведь инвалиду, нигде не работающему, пенсию платят' Это понятие постепенно впитывается в мозг, кожу и кости каждого советского человека. И человек, тем более инвалид, обязан чувствовать себя виноватым, что своей хоть и нищенской пенсией, но «обкрадывает» государство. Постепенно складывается такая характерная психология, как покорность, которая вполне устраивает государство. Любые попытки инвалидов выйти за эти устоявшиеся рамки чреваты для них последствиями, начиная, как мы видим, с преследований и кончая уголовным лагерем…

На официальном же уровне, а точнее с государственной точки зрения, все выглядит совершенно иначе. Взять, к примеру, 1981 год, который был объявлен ООН Международным годом инвалидов. В связи с этим во многих странах мира разрабатывались программы по улучшению социальной помощи инвалидам. Множество специальных организаций — государственных, частных и добровольных — занимались этим вопросом. Доктор Клаес, международный деятель помощи инвалидам, обратился к советскому правительству с письмом, в котором интересовался какие мероприятия намечаются в СССР в связи с Международным годом инвалидов Вскоре он получил ответ начальника отдела международных связей Государственного комитета СССР по труду и социальным вопросам А. Бордадына. Выписывая на полутора страницах совершенно голословные фразы, Бордадын не привел ничего конкретного. Например, как понять выражение — «…международный год инвалидов будет для нас важным мероприятием», или «…систематически совершенствуются формы и методы». И, наконец, «широкое использование средств массовой информации». Вам долго придется просматривать подшивки советских газет и журналов, но вряд ли вы найдете что-нибудь об этой «надлежащей работе в этой области». Советское правительство решило инициативу проведения Международного года инвалидов не поддерживать и по возможности замолчать, что и было сделано. Даже сами инвалиды в СССР на протяжении всего 1981 года не знали, что тот год был объявлен Международным годом инвалидов. А если и узнавали с большим опозданием, то долго не могли в это поверить.