Юрий Бондарев - Вячеслав Вячеславович Огрызко
Вот к такому взыскательному судье в начале 1955 года попала рукопись Юрия Бондарева, которая, к слову, насчитывала 617 (!) страниц. Прочитанным Вершигора остался недоволен, и заключение его было резко отрицательным. Цитирую:
«Тема и сюжет романа Ю. Б‹ондарева› заслуживает одобрения. Показ формирования мл. командира и офицера Советской Армии – дело благородное. Автор знает жизнь военного уч‹или›ща. Намечены характеры.
К сожалению, лит. исполнение подвело. Хорошая тема и сюжет для небольшой повести, размазанная на сотни страниц, привела не просто к длиннотам (авторские отступления иногда на несколько страниц), описательным главам, но и к потере чувства меры и времени. Это совершенно убило вещь. Задуманное хорошо и во многом интересное произведение стало скучным, тягучим, литературным по самому сюжету и характерам. Простыми купюрами и редакцией стиля тут делу не поможешь.
В таком виде роман печатать нельзя.
Если бы автор переписал его заново (раза 2–3), изложив этот же сюжет и характеры на 4–5 печатных листах, могло бы получиться.
Сейчас не получилось.
После 2 съезда ‹писателей› такие произведения не имеют права на публикацию» (РГАЛИ. Ф. 618. Оп. 16. Д. 202. Л. 18).
После Вершигоры рукопись Бондарева прочитал критик Иосиф Гринберг. Он, конечно, не был столь резок. После той травли, которую ему устроила пишущая братия в конце 1940-х годов как «космополиту», эстет Гринберг уже высказывался очень осторожно, предпочитая обтекаемые формулировки. Тем не менее и он оценил роман молодого автора как творческую неудачу. После этого Бондареву продолжать отстаивать первоначальные идеи смысла не имело. Надо было садиться за стол и всё переписывать заново. Так появился вариант, ужатый до двадцати печатных листов.
Теперь переработанная рукопись попала в «Знамени» уже к Александру Крону, чьи пьесы «Глубокая разведка», «Офицер флота» и «Кандидат партии» тогда ставились в лучших театрах страны. Не знаю, известно ли ему было, как оценил предыдущий вариант «Юности командиров» Вершигора, но его мнение не сильно отличалось от выводов генерала.
Заключение Крона было таким: «Автор – одарённый человек, он умеет видеть и слышать, но рукопись ещё очень сыра, композиционно не слажена, полна натяжек, белые нитки торчат отовсюду. Живая логика характеров нередко нарушается автором в угоду понятой сюжетности или надуманному претенциозному обороту» (РГАЛИ. Ф. 618. Оп. 16. Д. 217. Л. 38).
Под заключением стояла дата: 3 мая 1955 года.
Крон не исключал, что руководители «Знамени» могли бы тут же предложить ему довести рукопись Бондареву до ума, но он не собирался в это погружаться. Поэтому свой отзыв писатель закончил так: «Однако редактурой повесть‹Бондарева› не дотянуть. Автор должен учиться, ему надо помочь, и он должен находиться в поле „Знамени“».
Но чему именно следовало Бондареву поучиться, Крон уточнять не стал. А молодой автор, видимо, хотел услышать конкретику – и не только для абстрактного будущего. Он, похоже, ещё не терял надежды найти какие-то компромиссы с Кроном и редакцией и добиться публикации своей вещи в журнале. На одном из экземпляров рецензии Крона осталась помета, которую сделала сотрудница «Знамени» Цецилия Дмитриева: «Автор (Бондарев. – В. О.) придёт с рукописью ‹повести› для беседы с А. Кроном в понедельник 16.V. 1955 г.» (РГАЛИ. Ф. 618. Оп. 16. Д. 217. Л. 201). Но чем завершилась встреча Бондарева с Кроном, выяснить пока не удалось. Видимо, каждый остался при своём мнении.
Тем временем с новым вариантом повести Бондарева начали работать в издательстве «Советский писатель». Свой новый отзыв туда принёс Буковский. Он с удовлетворением отметил, что на сей раз автор услышал его и отсёк ненужные главы и сократил количество персонажей в своей вещи и одновременно более чётко расставил акценты. В повести вместо пяти или шести линий в качестве главной остались две: одна – борьба двух школ воспитания офицеров: старой, когда ставка делалась на муштру (её олицетворял майор Градусов), и новой, призывавшей к сознательной дисциплине (она воплотилась в образе капитана Мельниченко). Вторая – столкновение двух курсантов-фронтовиков: Алексея Дмитриева и Бориса Брянцева, которые в военном училище из друзей превратились в соперников и даже врагов.
Буковский констатировал, что теперь повесть уже готова для редакторской работы. Он предлагал дальнейшую работу провести по части сокращения первых глав, отказа от мест, подчёркивавших аскетизм Мельниченко, и изъятия фигуры майора Сельского. Эту дальнейшую работу издательское начальство возложило на старшего редактора Киру Иванову. Она к предложениям Буковского 27 мая 1955 года добавила несколько своих замечаний. Во-первых, ей показался неудачным образ Вали. Во-вторых, она не поняла, для чего автор написал последние семь страниц повести, где всё зачем-то разжевал. И третье: её смутил «пересол» в изображении быта курсантской жизни, особенно яд в подколках героев и тяжеловатый юмор, может, и допустимый в казарме, но неприемлемый в высокой литературе.
Совместная работа редактора и автора, видимо, продолжалась всё лето. Сбросив с себя это ярмо, Бондарев решил сменить пахоту в литературе на кино и собрался на киносценарные курсы Министерства культуры. Подавая документы, писатель 29 сентября признался: «В этом году я закончил большую повесть о послевоенной армии „Юность командиров“, которая выйдет, очевидно, в начале 1956 г.» (РГАЛИ. Ф. 2372. Оп. 26. Д. 10. Л. 4).
В то время Иванова вносила в рукопись Бондарева последние правки. 28 ноября 1955 года она доложила начальству, что вместе с писателем всё довела до ума. «Основная работа шла по линии углубления характеров Дмитриева, Брянцева, – сообщила Иванова. – Более чётко, обоснованно показаны теперь эгоизм Брянцева, его тщеславие, желание стать первым для себя» (РГАЛИ. Ф. 1234. Оп. 18. Д. 209. Л. 24). Бондарев, отметила Иванова, сделал конфликт между Дмитриевым и Брянцевым острее, и одновременно более человечным стал образ майора Градусова. Кроме того, автор согласился изъять из окончательного варианта линию любви Мельниченко к Нине и главу поездки Дмитриева в Ленинград. Согласился Бондарев и чуть смягчить финал («в нём звучал некий воинственный налёт, носивший некоторый оттенок подготовки к ‹новой› войне, которой не избежать»).
Этот окончательный вариант Бондарев хотел увидеть напечатанным также в журнале «Знамя», где к нему помимо Цецилии Дмитриевой
