В подполье Бухенвальда - Валентин Васильевич Логунов
Если правильно мнение, что самые опытные воры — одесские воры, то «Москва» был опытным вором. Неудачно сложившаяся жизнь в семье у родителей, уход из дома, теплая компания, скитания по поездам, вокзалам и тюрьмам. Поймали и посадили его именно в Москве, отсюда и пошла его кличка «Москва».
Где-то в Кирове закончил он срок наказания и с увлечением взялся за вновь приобретенную специальность токаря. Война помешала новой, только что полюбившейся честной жизни. А под Новгородом в составе пополнения он влился в нашу роту и вместе с рязанскими пулеметчиками отбивал яростные атаки немецких танков.
Это он вместе с бойцами девятой роты под городом Луга прыгал из истребительных щелей на броню вражеских танков и обухом топора коверкал стволы их пулеметов и забрасывал бутылками с горючей смесью. Потом окружение, ранение, плен. Лагеря, этапы, тюремные вагоны, побои и наконец Бухенвальд. Старая специальность вора-показалась ему более выгодной в этой обстановке, а так как даже по воровской этике у заключенных воровать не полагалось, то он стал воровать на производстве, в рабочих командах.
На работу ему посчастливилось попасть в оптическую мастерскую, а природная хитрость помогла войти в доверие к немецким мастерам.
В мастерской на технические цели расходовалось много спирта, а «Москва» использовал это обстоятельство для своих целей. Ворованный спирт он умудрялся сбывать даже эсэсовским солдатам, выменивая на него продукты, и с присущим ему бескорыстием кормил около себя большую группу дружков, работавших в разных командах.
Все это он рассказал как-то ночью, зайдя ко мне в штубу.
— В общем, подумайте, товарищ старший лейтенант.
— Отставить старшего лейтенанта. Просто Валентин, и никаких «вы».
— Ну пусть Валентин. Так вот подумай и подскажи, что я должен делать. Не ждать же, пока загнешься!
— Подумаю и подскажу. А пока присмотрись к своим знакомым ребятам и сам реши, кто из них надежный, кто нет. Узнай их прошлое, чем они дышат, где работают сейчас и что могут организовать[23]. Кстати, спирт будешь сдавать человеку, с которым я тебя познакомлю. Не для пьянки, конечно. Для необходимости ревира.
— Есть това… В общем, ясно, — «Москва» вытягивается, стукает пятками и, довольный, уходит, шлепая по холодному полу босыми ногами.
И вот весна. За три месяца изменились люди 44-го блока. Подтянутые, сосредоточенные, незаметно группируются, вечерами ведут уединенные разговоры.
Подобранные по личным привязанностям и симпатиям, люди связаны, кроме того, или чувством землячества, или совместной службой в армии, или совместными мытарствами по лагерям военнопленных. Каждую такую группу в пять — шесть человек возглавляет человек, подобранный командиром взвода. Через командиров рот, находящихся на всех четырех флигелях, я знаю каждого командира взвода, каждого командира отделения. Прежде чем человеку доверить руководство будущей боевой группой, тщательно проверяем его, изучая всесторонне. Старшие пятерок, или командиры отделений, не знают о работе друг друга, но делают одно общее дело, изучают и воспитывают своих людей, личной дружбой и взаимной помощью сколачивают и цементируют свои группы. Им в какой-то мере через старших товарищей известно дальнейшее назначение этих групп, это невольно передается остальным и благотворно действует на моральное состояние всей массы заключенных. У людей появляется «чувство локтя», и вместо постоянной проблемы «как выжить?» перед человеком встает вопрос — «что делать?»
Около пятисот человек уже охватывает мой «Ударный батальон», как шутя назвал его Иван Иванович. Переведены с других блоков нужные мне люди, убраны ненадежные. Делается все это быстро, оперативно. Стоит только сказать слово Николаю Кюнгу.
Вернулся мой Иван. Еще более худой, костлявый. С его слов узнаю, что работал он в это время в одном из филиалов Бухенвальда на постройке подземного завода. Почему его туда отправили, почему привезли обратно, он и сам толком не знает.
Оказывается, после возвращения, до встречи со мной, он побывал в руках Генриха Зюдерлянда и сейчас уже работает парикмахером в ревире.
Предлагаю ему перейти на мой блок, но он мнется и дает понять, что ему целесообразнее остаться в ревире. На его осторожные попытки намекнуть на подпольную организацию я делаю большие глаза и с ужасом машу руками.
— Что ты, Иван! Или тебе жизнь надоела?
Сначала он удивленно смотрит на меня, потом смеется:
— Да брось ты, Валентин. А то я тебя не знаю, — и оба смеемся, поняв друг друга.
— В общем, если понадоблюсь — свистни, — говорит он.
Я не остаюсь в долгу, отвечаю:
— Мой кров — твой кров. Дверь 44-го блока для тебя всегда открыта.
При следующей встрече с Николаем Кюнгом прошу перевести Ивана на 44-й блок. В ответ он только смеется.
— Ты, оказывается, кулак, Валентин. И так нахватал себе больше всех хороших людей и еще клянчишь.
— Но ведь это Иван, с которым мы…
— А теперь мы, — перебивает меня Николай. — Не волнуйся, ты и без него неплохо обходишься.
В том, что я неплохо обходился, подтвердила поверка боевых групп, устроенная подпольной организацией. Эта же поверка стоила мне больших неприятностей.
Зайдя ко мне в субботу вечером, подполковник Смирнов с присущим ему тактом предупредил:
— Знаешь, дорогой: дружба дружбой, а служба службой. Прошлый раз я не шутя, а очень серьезно назвал твой батальон ударным. Не буду скрывать, что у тебя основная сила. И в смысле количества, и в смысле организации. Но это знаю я, а нужно, чтобы знали и иностранные товарищи. И вот, пользуясь тем, что завтра пасха и дают выходной день, нужно провести смотр твоего батальона.
— Смотр??? Вы шутите, Иван Иванович?
— Нет, не шучу. Просто дашь команду командирам рот, то есть старшим флигелей, вывести своих людей на перекрестки определенных улиц. По отдельным группам, конечно. Возьмешь кого-нибудь из твоих друзей и тихонько будешь обходить одну улицу за другой. Эсэсовцы, конечно, перепьются по случаю праздника, и в лагере их не будет. Все улицы лагеря будут запружены людьми.
— Так как же вы из тысяч определите моих людей?
— Очень просто. Каждая рота строится… фу ты, черт, концентрируется вдоль определенной улицы. Завидя тебя, твой командир роты идет впереди тебя, конечно, на почтительном расстоянии. При его приближении возглавляющий группу человек должен как бы между прочим снять головной убор и вытереть платком голову. И — все.
