Вальтер Беньямин - Московский дневник

Клуб красноармейцев выходит фасадом на поле. Мы зашли в него, прежде чем закончить экскурсию. Помещения светлые и чистые, они производят более простое и строгое впечатление, чем другие клубы. В читальном зале много шахматных столов. Благодаря Ленину, который сам играл в шахматы, в России эта игра оказалась санкционированной. На стене – деревянный рельеф: схематизированная карта Европы. Если покрутить ручку, укрепленную рядом, одно за другим освещаются в хронологическом порядке места в России и в остальной Европе, в которых бывал Ленин. Но устройство работает плохо, то и дело загоралось сразу несколько лампочек. В клубе есть библиотека, выдающая книги. Мне доставил удовольствие плакат, объясняющий с помощью текста и прелестных цветных картинок, каких только способов не существует, чтобы портить книги. Вообще же экскурсия была плохо организована. Было около половины третьего, когда мы вошли в Кремль, а когда после посещения Оружейной палаты мы наконец пошли в церкви, было так темно, что внутри уже ничего нельзя было разобрать. Из-за крошечных окон вверху они полностью зависят от внутреннего освещения. Мы побывали в двух соборах: Архангельском и Успенском. Второй из них был местом коронации царей. В его многочисленных, но очень маленьких помещениях власть должна была достигать своего представительного апогея. Напряжение, сопровождавшее благодаря этому церемонию, сейчас трудно себе представить. В церквах назойливый экскурсовод отошел в сторону, и симпатичные старые служители медленно освещали свечами стены. К тому же непосвященному пестрота внешне однообразных икон ничего не говорит. Правда, было еще достаточно светло, чтобы осмотреть великолепные церкви снаружи. Особенно запомнилась мне галерея у большого кремлевского дворца, украшенная множеством маленьких разноцветных куполов; мне кажется, что там были покои царевен. Кремль когда-то был лесом – старейшая из его часовен называется церковью Спаса на Бору. Со временем он стал лесом церквей, и как последние цари ни корчевали его, чтобы расчистить место для новых малозначимых построек, их осталось все еще достаточно, чтобы образовать лабиринт церквей. Здесь тоже много икон, расположенных на фасадах, и изображенные на них святые смотрят, словно птицы, сверху, из-под жестяных козырьков. Их наклоненные головы с выпуклыми лбами навевают печаль. К сожалению, основная часть времени была отдана посещению Оружейной палаты. Ее великолепие ошеломляет, но оно только отвлекает в ситуации, когда хочется обратить все силы на великолепную топографию и архитектуру самого Кремля. Легко проглядеть основное условие их прелести: ни на одной из больших площадей нет памятника. В Европе же почти нет площади, чья потаенная структура не была бы в течение XIX века профанирована и нарушена памятником. В музее на меня особое впечатление произвела коляска, подаренная князем Разумовским одной из дочерей Петра Великого. Украшающий ее пышный, бушующий орнамент может вызвать морскую болезнь даже на твердой земле, еще до того, как представишь себе ее колыхание на проселочной дороге; когда же узнаешь, что она прибыла из Франции по морю, становится уже совершенно дурно. Все это богатство собиралось таким образом, что у него не может быть будущего. Не только его стиль, но и форма приобретения мертвы. Оно, должно быть, тяготило последних владельцев, и можно себе представить, что чувство обладания им вполне могло сводить их с ума. Теперь же при входе в эту сокровищницу висит портрет Ленина, как обращенные в христианство язычники устанавливают крест там, где раньше приносили жертвы старым богам. – Остаток дня был довольно неудачным. Я остался без обеда, выйдя из Кремля около четырех. Тем не менее, когда я пришел к Асе, она еще не вернулась от портнихи. Я застал только Райха и непременную соседку. Однако Райх уже не мог больше ждать, а вскоре после этого появилась Ася. К сожалению, потом речь зашла о моей книге о барокко, она снова повторила уже известное. Потом я прочел кое-что из «Улицы с односторонним движением». Вечером нас пригласил Городинский89. Но и тут, как тогда у Грановского, мы остались без ужина. Дело в том, что, когда нам нужно было идти, появилась Ася, чтобы поговорить с Райхом, и когда мы явились, опоздав на час, мы застали только его дочь. Райх в этот вечер был не в духе. Мы долго блуждали в поисках ресторана, где я мог бы еще немного поесть, попали в примитивный отдельный кабинет с грубыми деревянными перегородками и получили в конце концов невкусную еду в неприятной пивной на Лубянке. После – полчаса у Иллеша, его самого не было, а его жена угостила нас отличным чаем, а потом домой. Я с удовольствием сходил бы еще с Райхом в кино, чтобы посмотреть «Шестую часть мира», но он слишком устал.

5 января.

Москва – самый тихий из городов-гигантов, а в снегу она тиха вдвойне. Главный инструмент уличного оркестра, автомобильный гудок, представлен здесь слабо, машин мало. Также, в сравнении с другими столицами, очень мало газет, в сущности лишь одно бульварное издание, единственная вечерняя газета, выходящая из печати около трех часов. Наконец, и выкрики торговцев здесь очень тихие. Уличная торговля в значительной степени нелегальна и не любит привлекать к себе внимание. К тому же торговцы обращаются к прохожим не столько с восклицаниями, сколько с речами, степенными, порой почти шепотом, в которых слышится что-то от просительной интонации нищих. Лишь одна каста движется здесь по улицам с громкими криками: это старьевщики со своими заплечными мешками; их меланхоличный призыв оглашает не реже раза в неделю каждую московскую улицу. У этих улиц есть одна странность: в них прячется русская деревня. Если пройти в одну из подворотен – часто у них есть кованые ворота, но я ни разу еще не видел, чтобы они были закрыты, – то оказываешься на околице обширного поселка, раскинувшегося часто так широко и привольно, словно место в этом городе не стоит ничего. Так приближаешься к поместью или деревне. Почва неровная, дети катаются на санках, роют лопатками снег, сарайчики для дров, инвентаря или угля заполняют углы, кругом деревья, примитивные деревянные крылечки или пристройки придают дворовой части домов, которые с фасада выглядят очень городскими, внешность русского крестьянского дома. Так у улицы появляется еще одно, сельское измерение. – Москва вообще повсюду производит впечатление, будто это еще не сам город, а его предместье. В самом центре города можно встретить немощеную дорогу, дощатые ларьки, длинные транспортные колонны с материалами, скотину, которую гонят на бойню, убогие трактиры. Я ясно увидел это, когда в этот день ходил по Сухаревской. Я хотел увидеть знаменитый Сухаревский рынок. Более сотни его ларьков – продолжение когда-то большой ярмарки.