Анна Вырубова - Фрейлина Её величества. «Дневник» и воспоминания Анны Вырубовой

Мама, говорила, что он проявил необычайную прозорливость. Вся заграничная шифрованная переписка, как в волшебном фонаре, проходила перед нашими правителями, им оставалось только делать выводы. Он раздобыл десять шифров: американский, японский, китайский и др. Работа шла удивительно, но кто-то предал. И пришлось ликвидировать. И вот, Мама говорит, что, по её мнению, Комиссаров сам состряпал, сам и разрушил. Далее Мама говорит:

— Этот же человек составлял и печатал прокламации о еврейских[175] погромах[176], а когда все стало известно, перевернул горшок с углями на другую голову.

И, вот, она говорит, этот человек предлагался в качестве охранителя старца. Да он не только убьет, — а еще пойдет с красным флагом по улице! Нет, нет, ему верить нельзя, такие люди опасны!

1 февраля.

Старец сказал папе:

— Тем, что обер-прокурор Лукьянов[177] со скандалом убрал Илиодора, только дуракам языки развязал. Вон, послушайте, что говорят: «Царь, мол, послал Илиодора жидов бить, да и спутался. Как Дума на царя нападать стала, царь от своего слова отказался, и Илиодор предан жидам. То-есть Думе». Вот что говорят!… А разве хорошо такие слухи слушать? Ведь думать надо, что стеной за Илиодора народ. Так надо сделать так, чтоб бабьего реву не было, чтоб народ его прогнал. Вот что надо. А пока что — терпеть! А Лукьянова, прихвостня Столыпина, думского нюхача — гнать в шею надо! Вот!

И при этом сердито закричал:

— А то дождешься, что всех думских собак на нас пустят! Вот! Гнать его, стерву!

Папа сказал:

— А кого поставим?

Старец указал на Саблера[178].

— Не человек, а воск, чистый воск! Подогреешь — и жми его! Вот царский послушник!.. И церковник! Вот!

Назначение Саблера Мама приветствует.

4 июля.

Папа указал старцу, что Дума высмеивает смещение Лукьянова и замену его Саблером. А старец и говорит:

— Дума — это собачья свадьба. Свои собаки дерутся, а все вместе ходят и чужих не подпускают! Вот что — гнать ее надо, эту Думу!

О, если бы это ее так же просто было прогнать, как всякого отдельного министра! Но это не так просто. Тут уже определенно борьба за власть. Папа охраняет самодержавие, а Дума это самодержавие обстреливает, — пока только речами, но впоследствии может быть худшее.

5 марта.

Вопрос о диакониссах[179] прямо разросся в борьбу. Вокруг него конечно, разгорелись страсти, С одной стороны — великая княгиня Елизавета Федоровна с московским митрополитом Владимиром, с другой — Мама со старцем.

Для чего нужны в. к. Елизавете Федоровне диакониссы? Ясно. Она хоть и отшельница, но очень властолюбивая. Ей нужен свой штат, свои верноподданные, хотя бы и в монастырских рясах. И еще одно — в. к. Елизавета Федоровна любит все обстановочное, декоративное, а в этом отношении католическая церковь дает больше. А диакониссы — это прямое явление католического монастыря… Еще думается мне и нечто другое. Тут у в. к. Елизаветы Федоровны может быть и другое — если не совсем, то хоть отчасти навязать нам главенство церкви над престолом. Во всяком случае, диакониссы не дают ей покою. Старец сразу не понял, а потом сказал:

— Ишь, какая молитвенница!.. У католиков над царем — папа римский, а у нас московская мама будет! Пускай убирает руки, пока пальчиков не отрубили!

А Папа так рассмеялся в первый момент. Не знал, как от в. к. Елизаветы Федоровны отделаться, отписаться.

А старец говорит:

— Мы на нее епископа Гермогена напустим. Пускай ее законами запугает.

И только этим и удалось разбить тенденцию о диакониссах.

Я очень рада, что все старания в. к. Елизаветы Федоровны разбиты. Казалось бы, если человек уходит в монастырь, то тем самым отказывается от властолюбия и честолюбия. Но это не так.

6 июля.

Бадмаев был. Говорит, на этих днях будет у меня Мигулин. Лично мне этот человек очень неприятен. У него особенная манера говорить, предлагая какой-нибудь проект. А все его проекты сводятся к одному: поставки, концессии, банки и т. д. Он так нахально смотрит в глаза и говорит:

— Это для нас (подчеркивая для нас) будет очень полезно!

Когда он был у меня несколько дней тому назад, я его отпугнула:

— Не для нас, а для вас это нужно, — сказала я ему в ответ на его проект о приисках.

Он на минуту вздрогнул:

Потом так завилял:

— Я думая, что вы мне разрешите считать — интересы государства нашими общими интересами…

Кстати, с ним этот Рубинштейн[180]. (Между прочим, все говорят: «Евреи трусливы, жулики и трусы». Глядя на этих людей, вслушиваясь в их мудреные проекты, я думаю: «Жулики, но не трусы!» Очень откровенно издеваются над нашей, простотой). Этот Рубинштейн мне положительно нравится. Когда заговорили об отчислениях он сказал:

— Многоуважаемая Анна Александровна, я знаю толк в бриллиантах и еще лучше — в оправе! — намекая на ту бестактность, которую себе позволил Побирушка, оставив пакет с надписью: «5 каратов, 8 каратов» и т. д. Страшно мало в нашем обществе умных людей, а потому когда встречаешь таких, как вот он, то это особенно приятно. И думается мне, что такие везде будут на месте. А то — кичиться породой, а подносить в пакетиках!

9 сентября.

Мама взволнована. Император Вильгельм пишет ей:

«Я верю в твой критический ум и твою гордость. И все же и до меня доходят эти ужасы о твоем и Ники увлечении: «старцем». Для меня это совершенно нечто непонятное. Мы — помазанники Божьи, и наши пути перед Богом должны быть такие же чистые и недоступные для черни, как все, что люди от нас …[181] А это ваше увлечение равняет вас с толпой. Берегитесь. Помните, что величие царей — залог силы».

Дальше он пишет о том, что в заграничной прессе выступление одного старца — Илиодора — против другого — Распутина — рассматривается, как бунт церкви против власти. И самое ужасное, что цари являются не усмирителями бунта, а играют роль разжигателей. «Имя царицы рядом с именем какого-то темного проходимца! Это ужасно!»

Это письмо, как громом, поразило Маму.

— Никто никогда не смеет вмешиваться в нашу жизнь!

Мама особенно нервничает, зная, что это письмо продиктовано или внушено её «отцом»[182]. О нем она всегда говорит с особой и нежной любовью, и это ее оскорбило.

— Почему они все вместе и каждый в отдельности стараются мне навязать свои, правила? Кто дал им это право? Как они смели! Ах, как они смели! И главное, этот Иуда-предатель Илиодор! Старец о нем, как о своем любимом брате, хлопотал. Ни на минуту не забывал о нем, и он, он явился предателем!