Никита Михалков - Территория моей любви

Да и масштаб своей страны, я убежден, нужно ощущать физиологически, а не только водя пальцем по карте или глядя в маленький иллюминатор самолета.

Армия прежде всего меня научила тому, что в любой ситуации нельзя опускать руки.

К примеру, я люблю комфорт. Но, отслужив свое на Тихоокеанском флоте, точно знаю, если прижмет – могу спать сидя, стоя, могу есть любую гадость, могу вообще не есть. Жизнь надо принимать как данность, тогда будет легче…

Семья моя, дом мой

Браки совершаются на небесах, или История о том, как я женился на Тане

В Доме кино на Васильевской проходил показ мод, на который я попал случайно, поскольку к гламуру был равнодушен, за тряпьем не гонялся и за манекенщицами не ухлестывал. Но в тот раз Володя Любомудров, известный в свое время каскадер-лошадник, познакомил меня с несколькими девушками-моделями. Среди них была и Таня…

Таня жила в каком-то другом измерении, от нее веяло удивительной чистотой и простотой, это не могло не подкупить. На ту пору мир, в котором обитал я, был совсем иным.

Не скрою: поначалу у меня зародились сомнения, не разыгрывает ли меня девушка. Но очень скоро понял: нет! Она в самом деле такая.

Таню интересовал я, а не то, кто мой папа.

Мало того (и это меня поразило), только через немалое время нашего общения она с изумлением узнала, что «тот самый Михалков», детский писатель и автор гимна страны, как раз и есть мой папа. И самое замечательное, что известие это никак не изменило ее отношение ко мне. А это еще раз подтверждало, что ее действительно интересовал конкретный человек, а не то, что существует вокруг него, не то, с кем он связан.

Она была бесконечно далека от богемной среды с ее стремлениями и интригами. Рядом с ней я чувствовал себя совершенно по-другому. Во-первых, у меня не было необходимости кем-то казаться, чего порой требовали те или иные обстоятельства. Я мог быть самим собой, и, кроме того, она не принадлежала ни к одному из творческих кланов, сообществ или компаний, и в этом смысле мне не нужно было все время сверять то, что я говорю и думаю, с тем, что говорит и думает она.

Таня, родившаяся в Германии, приехала в Москву уже из Воронежа. Окончила институт, жила в небольшой квартирке на окраине и, можно сказать, полностью отвечала формуле self-made – сделавшая себя сама. Жизнь ее была проста, скромна и чиста.

Однажды я пригласил ее в ресторан Дома кино.

– Что вы будете есть? – спросил я.

Таня секунду помедлила и ответила:

– Первое, второе и третье.

Этот ответ меня просто потряс: и то, что было сказано, и как. За этим была такая потрясающая простота и искренность, такая скромность и аскетизм, что я растерялся. Я переспросил:

– И все же?

Она пожала плечами и ответила:

– Первое, второе и третье.

Мне стало ясно, такого второго человека, по крайней мере в нашей Москве, я уже не встречу.

Когда же на нашу вторую встречу Таня пришла с лиловыми губами, с чудовищной зеленью вокруг глаз, с наклеенными ресницами и немыслимой прической, я опешил еще больше.

Едва мы сели за стол, я поинтересовался у Тани, что это за маскарад. Она сильно смутилась и сказала, что это подружки, девочки из Дома моделей, готовили ее на свидание. Я молча взял Таню за руку, вывел из зала ресторана, спустился на этаж, заглянул в мужской туалет, все-таки в женский мне было идти не к лицу. Там никого не было. Я подвел Таню к умывальнику и очень спокойно, отклеив ресницы, тщательно умыл ей лицо. Она распустила свою жуткую прическу и вновь стала той самой Таней, которая заказывала первое, второе и третье.

Будущая жена режиссера. Фото в журнале мод. 1970‑е гг.

Но самое поразительное, что, существуя за всем этим «гримом», сама Таня жила той же жизнью, что и при нашей первой встрече. То есть она будто была помещена в некий панцирь, который по идее должен был покорить ухаживающего молодого человека. Но сама она не чувствовала себя органично в той «коросте», которую принимали за красоту ее подруги-манекенщицы. Конечно же, поверив многоопытным подругам на слово, Таня не предполагала, что творчество ее «гримерш» произведет эффект, обратный их ожиданиям. Мне-то как раз была интересна совсем другая Таня, а не среднеарифметическая манекенщица с достаточно стандартными представлениями о том, что такое мода, красота и привлекательность.

…Я уже описывал ситуацию, связанную с моим уходом в армию, – с бесконечной гульбой в обязательной компании сопровождающего. Тогда я неделю уже не жил дома, но иногда ночевал… Естественно, мне никто не звонил, потому как все были уверены, что я взят в армию.

И вдруг однажды утром раздался звонок, что само по себе уже было удивительно.

Но еще больше я изумился, когда услышал в трубке голос Тани, ее нежное, тихое и удивленное «Алло». Я сначала решил, что, может быть, она что-то перепутала, или, может быть, я неправильно ей объяснил, когда ухожу в армию… Я спросил ее:

– Почему ты позвонила?

Она говорит:

– Просто так.

– Но… на что ты рассчитывала? Это ведь абсолютная случайность, что я здесь. Меня забрали в армию, ты же знаешь.

Татьяна Михалкова. 1973 г.

Она говорит:

– Знаю.

– И что ты хотела здесь услышать?

– Гудки, – сказала она.

Это меня ошеломило. Я потом долго еще думал и представлял себе, кем, каким удивительным существом нужно быть, чтобы знать, что человека дома давно нет, что он не может подойти к телефону (ведь мобильных телефонов тогда не было), и все равно позвонить? Что может заставить девушку набрать номер, заведомо понимая, что на другом конце провода никто не снимет трубку? На что она рассчитывала? Я думал об этом ее ответе – «Гудки»… Чем эти гудки ей дороги? Я не мог понять этого. Но что же меня самого здесь так внутренне трогало и в то же время обдавало жаром?..

И только потом, спустя время, узнав Таню совсем близко, я понял, что это – ее поразительная потаенная жизнь, когда она, охваченная каким-то чувством, пытается понять, услышать или увидеть все то, что каким-то образом, пусть отдаленным касанием, может быть связано с человеком, о котором она думает. Уже потом много раз эта моя догадка подтверждалась в разных ситуациях, когда Таня поступала абсолютно неожиданно и нестандартно, казалось бы, вне всякой логики, но поступки эти были точным производным от ее удивительно чистого и цельного существа.

Не могу сказать, что до армии я был большим поклонником эпистолярного жанра, но тогда других способов общения для солдат и матросов практически не было, позвонить с корабля было невозможно, а звонить из Петропавловска-Камчатского по междугородней связи было очень накладно. Максимум, что можно было себе позволить, – это купить одну минуту и сообщить, что ты жив. Поэтому письма были самым естественным способом общения, и все полтора года продолжалась моя переписка с Таней. Я обстоятельно рассказывал ей в письмах про наш быт, что мы ели, чем занимались. А Таня рассказывала мне о своих поездках с Домом моделей, о впечатлениях от Праги… И этот почти детский почерк с аккуратно выведенными буквами очень грел мне сердце.