Виктор Меркушев - Забытые тексты, забытые имена. Выпуск 2. Литераторы – адресаты пушкинских эпиграмм

При составлении использовано издание:

Б. Л. Модзалевский. И. Е. Великопольский. (1797–1868). Санкт-Петербург.: Типография Императорской Академии Наук. 1902 г.

Романс

Певец любви! Крепясь от слёз,Ты ль молишь дружбы состраданья!Кто мрак и скорбь к тебе занёс,Кто сердца обманул желанья?Давно ль ещё в кругу друзейТы беззаботную пел радость?Кто потушил огонь очейИ жизни пламенную младость?Несчастный друг! В борьбе душиЯ тайне внял сердечной боли;Ты пел любовь, не знав любви,В свободе чувств искал неволи.Поклонник муз и красоты,Беспечно радости ты верил,Но опыт снял покров мечтыИ сердце в счастье разуверил.Узнав любовь, познал ты в нейОдин обман очарований,Ничтожность клятв и ложь очейИ яд пленительных лобзаний.И дружбою ль минувших днейТы возвратишь часы крылаты?Увы, певец! Сердца друзейНе заменят любви утраты!

«Не все мы в горе станем жить…»

Не все мы в горе станем жить,Промчится время, может быть,Туманны тучи разойдутся,В душах угаснувших проснутсяОпять бывалые мечты;В шумящем вихре наслаждений, –Как сердцу страшные чертыСна беспокойного видений, –Для нас прошедшее мелькнёт;Тогда и друг ваш отдохнёт,Тогда, весельем вдохновенный,В беседе муз уединеннойИ он о счастье запоёт!

Живописцу

Стан женщины, но смутный взорИ вид уродливый и злобный,Мегеры образу подобный,Являет страсти в ней позор.Змея по груди изогбенна,Скрижаль закона преломленнаИ книг полураздранных пук,В знак ею попранных наук,У ног лежат, как сор ненужный.Из карт корона над главой,Но, в знак невинности наружной,Всё платье блещет белизной.Одной рукою скиптр железныйОна подъемлет с торжеством, –В другой, с наружностью любезной,С венчанным розами челом,Видна смеющаяся маска;Невинности притворной краскаИграет в лилиях ланит;Богиня, будто бы случайно,Вперёд подав её, манитК себе взор каждого, но тайноКинжал в руке её блеститС концом, чернеющим от яда…

Владимир Сергеевич Филимонов

Вам музы, милые старушки,Колпак связали в добрый час,И, прицепив к нему гремушки,Сам Феб надел его на вас.Хотелось в том же мне убореПред вами нынче щегольнутьИ в откровенном разговоре,Как вы, на многое взглянуть;Но старый мой колпак изношен,Хоть и любил его поэт;Он поневоле мной заброшен:Не в моде нынче красный цвет.Итак, в знак мирного привета,Снимая шляпу, бью челом,Узнав философа-поэтаПод осторожным колпаком.

В. С. Филимонов. Автор портрета неизвестен

В марте 1828 года Филимонов послал Пушкину свою поэму «Дурацкий колпак» со следующей дарственной надписью на книге:

Вы в мире славою гремите;Поэт! в лавровом вы венке.Певцу безвестному простите:Я к вам являюсь – в колпаке.

Пушкин ответил Владимиру Сергеевичу также стихами.

Филимонов родился в Москве в семье отставного офицера, в бедных кварталах Мещанской слободы. Не имея достаточных средств для воспитания сына, отец отдал Владимира в семью деда, имевшего верный достаток и желавшего привить ребёнку правильное понимание жизни. Что, наверное, в значительной мере ему удалось, ибо вырвавшись из-под строгой опеки деда, юноша очень быстро разобрался – с какими людьми ему следует иметь дело, а с какими нет. Компания праздной молодёжи сразу же пришлась юноше не по нраву, близких себе по духу людей он нашёл в Московском университете, куда был зачислен в возрасте семнадцати лет. «Согреваемые огнём энтузиазма, мы стремились к одной цели – благу человечества… Важные события нового мира окрыляли душу обширными надеждами… На поле ратном и в храме Фемиды мы клялись быть защитниками истины и добродетели», – писал юноша о себе и своих новых друзьях.

После окончания университета Филимонов избрал для себя статскую карьеру, но с началом нашествия Наполеона вступил в ополчение и был назначен адъютантом к графу Петру Алексеевичу Толстому. После Отечественной войны Владимир Сергеевич участвует в заграничном походе русской армии, в составе Особого корпуса входит в Дрезден и Гамбург.

После окончания военных действий вновь вернулся на гражданскую службу. Служил в Министерстве полиции, Министерстве финансов, был Новгородским вице-губернатором, но служебная карьера у Филимонова как-то не заладилась, это при том, что особенных претензий к нему никто не имел. Вскоре Владимир Сергеевич и вовсе подаёт прошение об отставке. После отставки Филимонов полностью посвящает себя литературному труду.

В качестве свободного литератора Владимир Сергеевич пребывает недолго: нужда заставляет вновь поступить на государственную службу и в 1829 году именным указом его назначают Архангельским губернатором. Появившиеся с назначением средства Филимонов пускает на издание собственной литературной газеты «Бабочка». Так бы и губернаторствовал Владимир Сергеевич, выпуская свою газету и сочиняя стихи, если бы не странное и нелепое событие, перечеркнувшее всю его судьбу.

В Москве в 1831 году был выявлен кружок заговорщиков под руководством Николая Петровича Сунгурова, почти целиком состоящий из московских студентов, в планах которого было больше глупых фантазий, нежели осмысленных целей. Членам кружка, в котором, пожалуй, провокаторов было не меньше чем идеалистов, мечтающих о свержении монархии, хотелось создать тайное общество по принципу декабристских союзов. Недееспособный кружок с очевидностью был обречён на бесславный финал, что в скорости и случилось. Как, скажете, это касается нашего Архангельского губернатора? Очень просто. В планах безумцев было записано, что в случае неудачи они «будут пробиваться в Архангельск», где местный губернатор обеспечит их всем необходимым и поможет бежать в Англию.

Это была явная провокация, надобность в которой до сих пор непонятна. Кто устроил такую хитроумную и подлую ловушку для Владимира Сергеевича или и впрямь кучка горе-заговорщиков была готова вступить в переговоры с Филимоновым – об этом нигде и ничего не сказано.

Но у губернатора начались обыски, и кое-какие материалы показались Третьему отделению весьма интересными. У Филимонова хранилось небольшое количество бумаг, оставленных ему родственником, работавшим в Следственной комиссии по делу декабристов. Там была копия письма полковника Штейнгеля о конституции, а также переписка с декабристами Батеньковым и Муравьёвым. Для шефа жандармов, графа Бенкендорфа, этого оказалось вполне достаточно. «…Действитель-ный статский советник Филимонов прикосновенен к открытому в Москве в 1831 году Тайному злонамеренному обществу», – таков был окончательный вердикт графа. После содержания в Петропавловской крепости Филимонов был выслан с лишением имуществ и званий на жительство в город Нарву. От Сибири Филимонова спасло то, что бумаги были писаны не его рукой.