Павел Огурцов - Конспект

У дверей учительской

Вот учительская дверь.На большой переменеТут вся школа с каким-то испугом,Кто по делу, кто просто от лени,Протолпиться спешит друг за другом.Протолкнувшись к двери, ткнут туда головойИ скорее назад, до свидания!Так глубоко довольны собой,Что подумаешь — в том их призванье.А бывает и так, что большою толпойНаблюдаем другую картину:Вот идет ученик, он поник головой,Он нарушил сейчас дисциплину...

Стихотворения подписывал псевдонимом Стихобрехатель. Избирался корреспондентом, а потом и членом редколлегии школьной стенгазеты, помогал ее оформлять и поместил в ней два или три рисунка из школьной жизни, но только не карикатуры — они у меня никогда не получались.

Лишь в нашей группе 7-б выходили рукописные газеты на четырех тетрадных страницах. Сначала появилась «Наша газета», она выходила раз в неделю, и ее главным редактором был я. Мы пародировали структуру и содержание настоящих газет применительно к жизни нашей группы. Газета пользовалась большой популярностью. Потом появилась вторая такая же газета «Наши герои». Ее редактором был Изя Колосович. Между газетами сразу же развернулась конкуренция. «Наша газета» имела больший успех, но один из номеров «Наших героев» нас превзошел. В нем была карикатура. «Наша газета» в развернутом виде стоит на тоненьких ножках и тоненькой ручкой открывает дверь, на которой нарисованы два нуля. Сверху — надпись: «Куда идет «Наша газета»». Внизу — подпись: «Невольно к этим грустным берегам меня влечет неведомая сила». Но вся эта по сути дела игра не мешала нам с Изей оставаться большими друзьями.

Звонок на большую перемену, выходим из класса, соученик со мной заговаривает, я его перебиваю:

— Пошли в буфет.

— Я не буду сегодня завтракать, я купил билет на вечер.

Горячий завтрак стоил 14 копеек, билет на школьный вечер — 10.

Билетов всегда не хватало. Сначала — короткая пьеса, и только раз она нам не понравилась — «Главная улица» Демьяна Бедного. После пьесы — большой концерт, иногда — в двух отделениях. Артисты — разных жанров. Когда я начал ходить в школу, самыми популярными нашими певцами были ученицы старших групп Клава Шульженко и Соловьева (имя ее забыл). Возник свой джаз. Тогда он назывался Джазбанд. В самодеятельности я участия не принимал. На первое выступление джаза откликнулся в стенгазете. Стихотворение начиналось так:

Собралась в школе бандаПод названием Джазбанда,Все играет, все трещит,По всей школе шум стоит.

И так заканчивалось:

Что вечер здесь или здесь ад?Давайте гривенник назад!Но мне ль джазбанд перекричать?И буду лучше я молчать.

Когда вышла стенгазета, один участник джаза взял меня «за грудки»:

— Ты за что на наш джаз нападаешь?!.. Его сразу окружили:

— Дурак! Ты что, — шуток не понимаешь?

Спортивных костюмов не было ни у кого, их и не требовали. В чем приходили, в том и занимались физкультурой. Только наша летняя обувь годилась и для спорта — кожаные тапочки на шнурках, они и назывались — спортсменки. В такой обуви ходили и многие взрослые. В каждой группе волейбольная команда и две гандбольных из учеников 7-х групп.

Я знал, что у меня неблагополучно со здоровьем и порою это чувствовал, но болеть не хотелось, и я помалкивал. Весной 25-го года Лиза при содействии Веры возила меня в клинический городок на обследование, и на какое-то время меня уложили в постель. Диагнозом я не интересовался, в постели читал, нудился и рвался в школу. С тех пор меня оберегали от физических перегрузок, не разрешали кататься на велосипеде и на коньках. На уроках физкультуры меня ограничивали в упражнениях. Делаем упражнение, вдруг: «Петя, тебе хватит, отдохни». Некоторые упражнения вовсе не делал. Спортом занимался. Был чемпионом в школе в беге на 100 метров, но на большие дистанции меня не пускали. Ходил на лыжах. Они хороши тем, что устал – можно постоять без напряжения. Очень любил греблю и научился хорошо грести. В гребле, как на лыжах: устал — суши весла и отдыхай. Любил, конечно, и плавать, но долго и быстро не мог: уставал и задыхался.

19.

Начав читать Чехова, я сразу им увлекся, и он стал моим любимым писателем. Увлечение его произведениями, от «Письма к ученому совету» к «Невесте», шло так, как будто и Чехов шел вслед моему взрослению, моим наблюдениям, моему жизненному опыту, и не просто шел, а участвовал в моем воспитании и формировании моего внутреннего мира.

Когда я увлекся Чеховым, Лиза показала мне рецепт с его подписью, выписанный Петру Трифоновичу, и рассказала историю этого рецепта. Петр Трифонович ехал из Курска в Харьков в вагоне первого класса, и его соседом оказался, по словам Петра Трифоновича, мил-человек, с которым мой дед, не склонный к откровенничанью, проговорил до Харькова и рассказал свою жизнь. Увидев, что Петр Трифонович простужен, этот человек, назвавшись доктором, расспросил Петра Трифоновича, дал советы и выписал рецепт.

— А где он в поезде взял чернила? — перебил я Лизу.

А в первом классе чернила и ручку можно взять у кондуктора. Выслушивал ли доктор деда, говорила ли об этом Лиза — я не помню. Из аптеки вернули рецепт с советом беречь его, потому что доктор, его выписавший, — известный писатель. Я помню выцветшие чернила, такую же подпись, какую я видел в книгах, и ничего больше.

В разговорах за раздвинутым столом иногда слышались отголоски старого спора — был ли Петр Трифонович прообразом Лопахина. Галя и Нина в этом не сомневались, а папа и Федя отпускали в их адрес скептические и иронические реплики. Сначала меня эти разговоры не занимали, но после того, как я увидел рецепт, вспомнил о них, спросил у папы — кто такой Лопахин, прочел «Вишневый сад», собственного мнения составить не смог и обратился к Лизе. Она сказала, что между их отцом и Лопахиным сходство есть, но утверждать, как это делают Галя и, особенно, Нина, что их отец — прообраз Лопахина, она не берется.

Мне льстила мысль о том, что моего деда вывел Чехов в своей пьесе, очень хотелось, чтобы так оно и было, и я спрашивал об этом, ища подтверждения, у кого только мог.

Клава, ответив так же, как и Лиза, добавила:

— Что об этом теперь толковать! Если это и так, то доказать почти невозможно. Хрисанф сказал коротко:

— Не берусь судить. Мало его знал. Так же ответили деда Коля и Вера. Вера, кроме того, сказала: