Павел Огурцов - Конспект

Иногда вся группа гудела с закрытыми ртами. Тогда она закрывала глаза, молотила по столу кулаками, топала ногами и визжала.

Учился я хорошо. В школу ходил охотно. Когда болел — не мог дождаться выздоровления. Недисциплинированностью не отличался, заводилой не был, но и от компании не отставал. Только раз так разошелся, что боялся — как бы меня не исключили.

Дома никто не спрашивал, какие у меня оценки, не смотрели тетради, не интересовались, приготовил ли я уроки. Казалось, — предоставлен самому себе.

Зубрю названия японских островов. Сережа поднимает голову от своих бумаг.

— Это что за Хонсюк?

— Не Хонсюк, а Хонсю. Такой остров в Японии.

— Ишь ты, — Хонсюсю.

— Да не Хонсюсю, а Хонсю!

Ну и название! А какие там еще острова? Называю, Сережа переспрашивает и перевирает, я его поправляю, и вскоре, поправляя, уже не заглядываю в учебник.

В четвертой группе у нас была экскурсия на деревообделочный завод и задание — написать сочинение на тему «Что я видел на заводе». Папа говорит:

— Никогда не был на деревообделочном заводе. Ты уже написал сочинение?

— Написал.

— Не дашь почитать? Папа прочел и спрашивает:

— Там бревна пилят?

— Пилят.

— А как? Вот так? — движение рукой туда-сюда. — Вдвоем?

— Нет! Совсем не так. Там такая больша-ая круглая пила крутится. Подставляют бревно, она — рраз! — И готово.

— А доски делают?

— Делают.

— А как?

— Там есть такие длинные железные щели, к ним приставляют бревно и получаются доски, а по бокам — горбыли.

— Значит, все делают машины?

— Да, все делают машины.

— А опилки там есть?

— Много.

— А стружки?

— И стружек много.

— А их тоже машины убирают?

— Нет, их сметают в большие круглые корзинки, а корзинки уносят.

— А ты говоришь, что все делают машины.

— Так это только стружки и опилки! А все остальное делают машины.

— Ну, вот об этом и напиши. Это самое главное. А то, какие там окна — разве это главное?

— Так что, дописать?

— Да нет, лучше напиши заново. Совсем не обязательно много. Писать всегда надо о самом главном.

Написал и сам дал папе прочесть. Папа читал про себя, а в конце рассмеялся.

— Что? Опять не годится?

— Нет, нет! Хорошо написал, правильно.

Мое сочинение читали в классе как образцовое. С тех пор сочинения я писал с удовольствием и получал за них оценку — хор.

Однажды сказал папе, что получил неуд по геометрии. Папа просмотрел тетрадь, задал несколько вопросов и сказал, что я не знаю предыдущего материала.

— А я болел.

— Видишь ли, это в географии можно знать Африку и не знать Азии. А математика — такая наука, что если не будешь знать предыдущего материала, то не поймешь и следующий.

— Так что же делать?

— У тебя учебник есть?

— Есть.

— Садись и учи. Сначала.

— Как! Весь учебник?!

— Зачем же весь? Ты его читай с самого начала. Что знаешь — то знаешь, а что не знаешь, то и учи.

Посидел два или три вечера, выровнялся и дальше хорошо шел по математике. Вскоре после того, как я пошел в школу, Сережа спрашивает: в каком классе я сижу?

— На втором этаже.

— А какая дверь от лестницы?

— Не знаю.

— А ты посчитай. Посчитал и сказал Сереже.

— Так в этом классе и я учился. А какая парта? Сказал.

— Коричневая?

— Да, коричневая.

— Какое совпадение! И я сидел за этой партой.

Через год или два руководительница группы в целях укрепления дисциплины нас пересаживала. Дошла очередь до меня. Я взмолился:

— Пожалуйста, не пересаживайте меня на другую парту.

— Почему?

Тут сидел мой дядя, у которого я живу. Оставила меня на месте, отсадила соседа и на его место посадила девочку. Белокурая, сероглазая, с большими румянцами и большой косой. Но имя не соответствует внешности — Тамара. Через какое-то время мы влюбились друг в друга и, сидя рядом, переписывались. Писали так: вместо слов — начальные буквы, как Левин и Кити, хотя «Анну Каренину» еще не читали. Раз поцеловались. Но после школы, занятый своими делами и заботами, я забывал Тамару и вспоминал о ней только в школе.

18.

Общественная жизнь в школе была бурной. На общих собраниях выбирали учком, редколлегию школьной стенгазеты, несколько комиссий. Никто нам кандидатов не называл. Сами выдвигали, обсуждали, спорили, а однажды, уже после выборов, подрались. Голосование было открытое. Все выбранные органы работали. Каждая группа выбирала редколлегию своей стенгазеты (наша называлась «Наш факел»), свои комиссии и корреспондента школьной стенгазеты, в обязанности которого входило собирать заметки и принимать участие в заседаниях редколлегии с правом совещательного голоса. В работе редколлегии принимала участие всеми уважаемая и любимая учительница русского языка и литературы, но и она имела только совещательный голос, хотя фактически, благодаря своему авторитету, руководила работой редколлегии. Школьная стенгазета выходила часто, была большой, длиной доходила до 4—5 метров, и настолько интересной, что в тот день, когда ее вывешивали, протолпиться к ней было очень трудно. Когда я учился в 4-й и 5-й группе, нам член редколлегии представлялся недосягаемой величиной.

В четвертой группе у нас было задание — написать стихотворение к годовщине Октябрьской революции. Я написал:

В день Октябрьской революцииБудем мы ходить по улицам,Лозунги читать,Всех с победой поздравлять.Припев: Бились, бились, —Все буржуи покорились.

Потом сочиняли стихотворения к годовщине смерти Ленина. Вспоминая свое стихотворение на эту тему, могу сказать, что оно было идеологически выдержано, соответствовало законам стихосложения, но настолько нелепо, что привести его не решаюсь. Наверное, я и тогда смутно чувствовал его нелепость, потому что не стал сочинять стихи к двадцатилетию революции пятого года и удивился таланту своего друга Изи Колосовича, так закончившего стихотворение:

Через двенадцать лет случилося событие,И встали все под знамя Октября.

В шестой группе по собственной инициативе я стал писать стихи из школьной жизни, и их помещали в школьную стенгазету. Почти все они забылись. Помню начало стихотворения — подражание Некрасову.

У дверей учительской

Вот учительская дверь.На большой переменеТут вся школа с каким-то испугом,Кто по делу, кто просто от лени,Протолпиться спешит друг за другом.Протолкнувшись к двери, ткнут туда головойИ скорее назад, до свидания!Так глубоко довольны собой,Что подумаешь — в том их призванье.А бывает и так, что большою толпойНаблюдаем другую картину:Вот идет ученик, он поник головой,Он нарушил сейчас дисциплину...

Стихотворения подписывал псевдонимом Стихобрехатель. Избирался корреспондентом, а потом и членом редколлегии школьной стенгазеты, помогал ее оформлять и поместил в ней два или три рисунка из школьной жизни, но только не карикатуры — они у меня никогда не получались.