Франсуа де Жоффр - Нормандия — Неман
Так маленькая группа французских летчиков провела свою первую ночь на советской земле, в устье величественной Волги, в центре города, называющегося Астраханью.
На следующий день через пять часов полета мы уже в Москве. Огромный заснеженный город кажется нам прекрасным. Мы смотрим на новый для нас мир широко раскрытыми глазами. Самые разговорчивые словно онемели. Не хватает слов, чтобы выразить наши ощущения. Лишь учащенное биение пульса выдает силу наших чувств и нашего возбуждения.
Краткие приветствия. Рукопожатия. Нам предоставлена гостиница «Савой» — одна из гостиниц для иностранцев. Можно доехать автомашиной или метро. Я предпочитаю метро. Ведь о нем столько говорили! Мне не терпится сравнить его с нашим, парижским.
Зрелище совершенно необычайное! Какие станции! Белый, красный и розовый мрамор и порфир. Все кругом горит, сверкает, переливается, а спешащая толпа безразлична к этой красоте, которую она видит ежедневно.
Так нас встречает Москва.
Соваж, Марши и я получаем в «Савойе» общий номер. Гостиница шикарная. В комнатах очень тепло. К нам снова возвращается уверенность в своих силах. Звонит телефон:
— Давай, Марши, отвечай. — обращаюсь я к товарищу.
— А что говорить?
— Назови хотя бы номер комнаты…
— Какой?
— 17-й.
— Но как это произнести по-русски?
— Сем-над-цать…
— Сем-над-цать, — говорит в трубку Марши.
Из трубки доносится молодой, приятный женский голос, выговаривающий какие-то непонятные фразы, Марши начинает выписывать ногой круги. Он несколько раз повторяет: «Сем-над-цать», придавая своему голосу самые убедительные интонации. Через десять минут раздается стук в дверь. Мы спешим открыть. Входят две очаровательные русские девушки, улыбающиеся, жизнерадостные, ненапудренные и довольно скромно одетые, Мы не можем подыскать нужных слов, даже прибегая к помощи нашего «словаря». Все настолько неожиданно. Девушки заразительно смеются и с трудом дают нам понять, что они — наши гиды и что им поручено познакомить нас с Москвой.
— Пойдемте в Парк культуры, — предлагают они тут же.
Это, наверное, классический маршрут, напоминающий парижский треугольник: Эйфелева башня — Триумфальная арка — музей Гревэна.
Парк культуры немного напоминает и Гайд-парк и Булонский лес. Он тянется вдоль берега Москвы-реки. Между деревьями выставлены военные трофеи: немецкие танки, пушки, самолеты, стрелковое вооружение, обмундирование.
В Парке культуры я познакомился с одной продавщицей пива. На следующий день она пригласила меня к себе. Меня интересовала только кружка пива, которое нелегко было найти в 1943 году, во-первых, и порция водки — во-вторых. Вот так я и очутился в первый раз в моей жизни в русской квартире. Но что удивительно даже сегодня — это, каким образом после выпитого пива и водки я сумел, не зная ни одного слова по-русски, не зная адреса, добраться с самой окраины Москвы до желанной гостиницы «Савой»!..
После осмотра Парка культуры нам предложили пойти в Большой театр и посмотреть восхитительный балет. Кругом зима, война, все живое и неживое, казалось, напряглось в нечеловеческом усилии, но в театре мы увидели покой и великодушие, очарование и свет, сверканье люстр, игру красок, красоту движений и поз — словом, картину того мира, который, казалось, навсегда отошел в прошлое.
Итак, в течение нескольких дней мы совершали прогулки по Москве, посетили музей Ленина, ходили в кино, на приемы в военной миссии, встречались с оставшимися в живых летчиками из «Нормандии», которые самыми простыми словами рассказывали нам о только что пережитой ими героической эпопее.
Комфорт, тепло, привольная жизнь — все это, казалось, никогда не кончится. Но вот однажды вечером мы услышали:
— Соваж, Марши, де Жоффр и все остальные, приготовьте свои чемоданы. В 19 часов поездом отправляемся в Тулу.
Мы встречаем это не без некоторого сожаления. Кончилась наша жизнь туристов. Какими веселыми и интересными были вечера, проведенные вместе с депутатом Марти, журналистом Шампенуа, писателем Эренбургом, де Сейном, де ля Пуапом, Сэн-Марсо, де Панжем, сбежавшим из Эль-Аламейна, и другими товарищами! Прощайте, московские друзья! Прощай, передышка, приют, привал на этом пути к смерти! Ведь мы приехали сюда не по билетам «Интуриста».
Нам понадобилось пять часов, чтобы попасть из Астрахани в Москву. Поездка же от Москвы до Тулы заняла двенадцать часов. Поезд почти не двигался. В вагоне, обогреваемом железной печкой, мы дремали на деревянных полках. Было холодно. На улице стоял, по крайней мере, 25-градусный мороз, а мы были в легких туфлях.
Тула. На перроне пустынного вокзала гуляет ледяной ветер. Выходим из вагона и начинаем приплясывать от холода. Наконец переводчик Эйхенбаум объявляет:
— Садимся в этот грузовик. В нескольких километрах отсюда аэродром, где нас разместят, там и обогреемся.
Славный человек этот Эйхенбаум! В прошлом механик по вооружению, он был переведен с Мадагаскара в Джибути по причинам «дисциплинарного порядка», то есть за симпатии к де Голлю. Оттуда он убежал на «Потезе», который пилотировал его друг, тоже механик. Самолет приземлился в Аддис-Абебе. Оттуда Эйхенбаум перебрался в Британское Сомали, затем в Южную Африку, потом в Англию, снова возвратился на Средний Восток и уже оттуда направился в Советский Союз. Отличное знание им русского и немецкого языков было для нас очень кстати. В течение двух лет он приходил па помощь каждому из нас, улаживал недоразумения, отводил все удары. Не было случая, чтобы он отказался помочь.
Карабкаемся по бортам в грузовик, открытый для всех ветров России, в котором дорогой буквально превращаемся в сосульки. Господи, какой холод! Какой чертовский холод! Наконец аэродром. Жестокие страдания окончены.
Нас встречает Альбер:
— Привет, ребята! Ну как, все еще прогуливаетесь? Как кто-то сказал, настоящее свадебное путешествие… Поистине медовый месяц!.. Прогуливаются, бездельничают, убивают время и, когда их не ждешь, все-таки прибывают. Привет! Очень рад. О чем говорят в Каире? Что творится в Алжире? Какие новости из Тегерана? Есть ли почта?
Подходит руанец Лефевр, уже имеющий на своем боевом счету десять сбитых вражеских самолетов, за ним Риссо, первыми словами которого были: «Эй, парни! Нет ли среди вас кого-нибудь из Марселя?»
А вот и де ля Пуап, которого в шутку зовут виконтом, весь он — сплошная улыбка.
Не успели мы поздороваться с первыми встречающими, как раздается громовое «хорошо». Это — Бертран, носящий прозвища «старый вояка» и «бургиньонец» — один из ранее прибывшего пополнения.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});