Георгий Брянцев - Голубой пакет

Георгий Брянцев.

Голубой пакет.

Роман

1

Стеклянная дверь и оба окна в парикмахерской были распахнуты настежь, и все-таки в небольшом квадратном зале стояла духота, воздух был насыщен густым сладковатым запахом мыла, пудры и одеколона.

Кроме пяти клиентов и пяти потных мастеров, усердно их обрабатывавших, здесь томилось еще несколько человек, ожидавших своей очереди. В большинстве это были местные жители. Ждали они давно: оккупанты — офицеры и солдаты гитлеровской армии — обслуживались вне очереди. Об этом предупреждало объявление при входе.

По стенам были расклеены и другие засиженные мухами объявления на немецком и русском языках. В каждом из них выделялось набранное крупным шрифтом слово «Ферботен!» («Запрещено!»). Это были многочисленные приказы коменданта, полиции и городской управы.

Среди мастеров обращал на себя внимание проворством рук, этакой особой лихостью и чистотой работы сравнительно молодой человек, припадавший на левую ногу, с копной рыжих волос на голове и серыми плутоватыми глазами. Все старались попасть к нему. Он брил и стриг вдвое быстрее и значительно лучше, нежели его собратья.

Это был известный в Горелове парикмахер Степан Заболотный. Жизнь Заболотного началась и проходила в этом небольшом старинном городе. Ранняя смерть отца и болезнь матери привели к тому, что еще пятнадцатилетним мальчишкой он поступил учеником в парикмахерскую.

Правда, раньше Степан мечтал быть геологом. Его влекли широкие просторы, тайга, горы, нехоженые тропы. Ему хотелось пожить под открытым небом. Он бредил экспедициями, открытиями. Степан всей душой любил природу, рвался к ней, но мечты пришлось отложить до лучших дней.

А пока — добросовестный и старательный — он стал искусным мастером своего дела, и это быстро оценили в городе. Его одолевали артисты местного драматического театра, его пытался переманить к себе директор областного дома отдыха для руководящих работников.

Возможно, что Степан и сменил бы свою профессию на студенческую аудиторию, но война с белофиннами помешала этому: комсомолец Заболотный вернулся из госпиталя домой с изуродованной и укороченной левой ногой.

А вскоре по шоссейным дорогам и пыльным большакам родной земли поползли на восток гитлеровские полчища. Тихий Горелов был оглушен грохотом артиллерийской канонады, гулом бомбовых ударов, окружен зловещими огненными сполохами горящих деревень. Гитлеровцы оккупировали городок.

И вот сейчас Степан добросовестно трудился над скудной шевелюрой гитлеровского интенданта, своего постоянного клиента.

Ожидающие со скучными лицами сидели за круглыми столиками, вяло перебирая немецкие газеты и ярко расцвеченные иллюстрированные журналы.

Степан, незаметно взглянув на часы, принялся массировать солидную плешину интенданта. Он бережно расчесал его жидкие, бесцветные пряди, уложил их слева направо и, отойдя в сторону, полюбовался содеянным.

— Гут, — сказал интендант, разглядывая себя в зеркало, и добавил: — Зер гут…

— Пжалста, — заученно ответил Степан и ловким движением снял с клиента простыню.

Интендант встал, застегнул ворот мундира, достал из бумажника новенькую, хрустящую бумажку и положил ее в приоткрытый ящик.

— Ауфвидерзеен, — попрощался он.

— Счастливо, — поклонился Степан.

На свободное место хотел было усесться переводчик городской управы, но Заболотный развел руками:

— Не могу… Прошу прощения… Обед…

Он снял халат, сложил инструменты и, сказав что-то на ухо своему коллеге, покинул мастерскую.

2

Жаркий июньский день стоял над Гореловом. Неторопливой прихрамывающей походкой Степан шагал по тротуару, обходя выбоины и зеленые пятна лебеды, проросшей между плитами. В руках он нес закопченный, видавший виды примус.

На Степане была коричневая сатиновая косоворотка и темно-синие брюки из грубой шерсти. Давно не видавшие утюга, они пузырились на коленях.

Хромота придавала облику Степана некоторую солидность и степенность.

Он раскланивался со своими знакомыми, преимущественное клиентами, насвистывал себе что-то под нос и, не торопясь, шагал.

А как ему хотелось мчаться сейчас очертя голову!

Калининская улица, изуродованная боями сорок первого года, с развороченной булыжной мостовой, полуразрушенными и сожженными домами, вывела его на главную в городе площадь.

Теперь здесь размещались учреждения оккупантов: гестапо, военная комендатура, полиция, городская управа.

Перейдя пыльную, исполосованную глубокими колеями и местами поросшую бурьяном площадь, Заболотный вышел на Почтовую улицу и, миновав квартал, свернул на Базарную.

У длинного красно-кирпичного дома Степан остановился. Между тусклыми, замазанными известкой окнами висела вывеска, изготовленная из листа кровельного железа и оправленная в деревянную рамку:

ГОРОДСКАЯ БАНЯ

Открыта с 8 утра до 6 вечера

(Разрешение Горуправы № 869/3 от 16.X.1941г.)

Под вывеской была раскрыта низкая, почерневшая дверь, ведущая в подвальное помещение дома. Заболотный пригнул голову и шагнул через порог.

Он отлично знал, что вниз ведут одиннадцать крутых, стертых от времени каменных ступенек. Но Степан торопился. Он достиг седьмой, а через остальные перемахнул и едва устоял на ногах.

— Ты что? С ума спятил? — раздался низкий хрипловатый голос истопника, стоявшего у верстака.

Пожилой, грузный, в безрукавке и испачканном переднике, он держал в руке молоток, с помощью которого прилаживал к старому оцинкованному ведру новую дужку. Крупную голову его венчала копна густых, черных, но уже сильно тронутых сединой волос. Изжелта-седые усы свисали на губы. Резкие морщины бороздили хмурое лицо и крутой лоб. Это был истопник бани и руководитель городского подполья Чернопятов.

Заболотный возбужденно провел рукой по своей рыжей шевелюре, оглядел беглым взглядом котельную и шагнул к истопнику вплотную. Держа в одной руке примус, он другой горячо сжал плечо Чернопятова.

— Григорий Афанасьевич! Чепе! Только радостное! Нужно немедленно действовать! — выпалил он, не переводя дыхания.

Истопник нахмурился.

— Тише ты! Можешь говорить спокойно? Сколько я тебя учил. — Он склонил голову и на всякий случай поглядел в дверной проем. — Какое там чепе?

Степан бросил примус на верстак и сказал уже более спокойно:

— Завтра утром через город пройдет машина из ставки Гитлера… — и он пытливо посмотрел, какое впечатление произведет на Чернопятова сказанное.