Королевы второго плана - Сергей Владимирович Капков
– Капитолина Ивановна, а как протекала ваша личная жизнь? Нашелся ли достойный мужчина?
– Я вышла замуж, еще будучи в театре УМЗП. Петр Петрович Мартынов-Ильенко был актером, причем старше меня на двадцать четыре года. Так как я рано лишилась отца, то относилась к Петру Петровичу уважительно и звала его «папочкой». Я взяла его вторую фамилию, а через два года у нас появился сын Борис. Он родился с двумя макушечками – по этой примете должен был стать счастливым. Не знаю, счастлив ли он, но то, что талантлив, – бесспорно. Будучи инженером, он постоянно работал в самодеятельном театре. Переиграл всех героев, а к шестидесяти годам перешел на возрастные роли. Но тут надо оговориться, что в четыре годика он почти потерял слух, поэтому и работал в специфическом театре, который со временем превратился в профессиональный Театр мимики и жеста.
А перед самой войной я встретила изумительно красивого человека, которого полюбила на всю жизнь. Это был актер Георгий Барышников, с которым мы играли в одном спектакле. Я стала просить своего пожилого мужа дать мне развод, но он не соглашался. А тут – война. Дорогой мой человек, которого я любила больше жизни, ушел на фронт, а я осталась в Москве ждать ребенка.
Пятого сентября 1941 года я родила дочь, которую назвала Любовью – в честь нашей любви. Петр Петрович удочерил ее и полюбил, как родную.
– Барышников – знаменитая фамилия.
– Как же! Георгий – родной дядя Михаила Барышникова, того самого танцора. Брат его отца.
Георгий ушел на фронт и пропал без вести. Причем у него была бронь, но он всё равно решил идти воевать: «Я должен, Капочка! Немцы замучили моего отца в империалистическую, и я обязан идти мстить».
Война перевернула всю мою жизнь. Я работала в Москве и Подмосковье, обслуживала госпитали, выезжала с бригадой на фронт, работала под Москвой культработником, сама издавала газеты-молнии, громя в них нерадивых колхозников, часто рискуя своей жизнью и жизнью сына, которому мстили деревенские парни. Дежурила на крышах, туша зажигалки, рыла окопы – да всё, как и весь народ. Всё ради Победы. Несколько дней даже была у партизан под Москвой. А после войны я решила разыскивать Георгия.
– Вы надеялись, что он жив?
– Я не верила, что он погиб. Сердце подсказывало: жив! Но где он? Может быть, в лагерях? Ведь Сталин всех, кто попадал в плен к фашистам и бежал, ссылал в Сибирь. Может, и Георгий там?
Муж мой уже умер. Я пошла к Охлопкову: «Коленька, милый, прошу тебя: отпусти!..» Он заупрямился: «Ты должна играть Констанцию в “Обыкновенном человеке”! Большая роль, премьера на носу!» – «Нет, не могу ничего играть! Я должна разыскать его!» И вместе с дочуркой поехала на север, в Алдан. Затем в Якутск, Инту, Рыбинск… Наигралась на всю жизнь! От Мерчуткиной до «Мачехи» Бальзака. Мне хотелось поскорее перейти на характерные, возрастные роли! Я терпеть не могла старых актрис, которые молодились. Пусть лучше про меня говорят: «Эх, хороша, но молода!», чем «хороша, да стара!».
– Ваши поиски успехом не увенчались?
– Нет. Причем ко мне постоянно являлись из НКВД и говорили: «Капитолина Ивановна, а почему вы к нам не приходите, ничего не просите? Улучшить бытовые условия, зарплату повысить?» Подлецов много тогда было, особенно среди бездарных актеров. Я же решила сначала всех покорить, а потом узнать про Георгия. И когда в том же Алдане все начали ходить «на Ильенко», я решилась. Пришла и говорю: «Не прошу отпустить, а хочу только узнать, есть ли здесь Барышников Георгий Михайлович?» Оказалось – нет.
Из Алданского театра я переехала в Якутский, потом у меня в Москве заболел сын, и я вернулась. Через некоторое время поехала в Инту, и только в 1960 году закончила поиски, так и не найдя своего любимого…
– Ваша дочь тоже увлеклась актерской профессией?
– Любушка мечтала о театре с детства. После школы она поступила в ГИТИС, хотя прошла по конкурсу и в Школу-студию МХАТ. Потом была принята в Московский театр имени Ермоловой, репетировала роль Джоан Хелфорд в пьесе Пристли «Время и семья Конвей», но накануне премьеры ее по телефону отозвал муж к себе в Астраханский театр драмы. Там она играла героинь, затем работала в театрах Рязани, Ирбита, со временем перебралась в Москву, но предпочла работать в одной из студий – таких маленьких театров развелось в столице немало. И что удивительно, Люба не хотела идти во МХАТ к Ефремову. Она предпочитала играть много, что в этом театре практически невозможно. Таким образом, она повторила мою ошибку 1927 года.
– Как вы попали в «Современник»?
– Когда мне надоело разъезжать по стране, я не стала проситься никуда обратно и одно время руководила театральным кружком МГУ. А когда вышла на пенсию, чуть не скисла. Но однажды я вдруг увидела объявление, что театр «Современник» просит старых артистов принять участие в массовых сценах. Так что судьба позаботилась обо мне: с шестьдесят первого по семьдесят седьмой год я работала по договору в «Современнике». И что вы думаете, я большие роли играла? Нет. Где какая старушка нужна, даже бессловесная – пожалуйста! Поначалу там человек шесть-семь таких было, но они как-то не вписывались в труппу, а я сразу вписалась и помогала им. Мне приходилось рисовать морщинки, так как я всё-таки еще молодо выглядела. Очень любила свою роль старой попрошайки в спектакле «На дне». Я сама ее написала, Горький бы до такой не додумался… Дерзко, не правда ли? Но ни Волчек, ни Ефремов ни разу меня не поправили. Более того, они выглядывали из-за кулис посмотреть, что я там на сцене выделываю, хотя слов у меня никаких не было. Я только бурчала себе под нос песенку «Солнце всходит и захо-о-одит…» Один критик даже сказал, что моя героиня несет саму атмосферу «Дна».
– Не грустно было перейти на такие роли?
– Понимаете, какая штука… Другие любят себя в искусстве, а я так люблю само искусство, что готова просто создавать ту самую атмосферу. И мне уже кажется, что не будь меня на сцене (пусть я лишь маячу туда-сюда), то ничего и не получится. Меня
