Королевы второго плана - Сергей Владимирович Капков
Мне разрешили жить в аудитории нашего курса. Утром я подрабатывала уборщицей, мыла кабинеты, лестницу и даже туалет. Спустя какое-то время наш директор устроил меня на курсы стенографии и машинописи, я стала много зарабатывать и даже стала помогать некоторым студентам. А учились со мной замечательные ребята – Мордвинов, Абрикосов, Пажитнов.
– Весело жили тогда студенты?
– Еще бы, очень! Мы были вечно голодны, но даже это не мешало нам веселиться. Однажды, после окончания третьего курса, мы всей гурьбой поехали отдыхать в Сухуми. Там мы устраивали концерты и спектакли, а на заработанные деньги кутили по ночам.
Кстати, там же я встретилась со своим братом Виктором, от которого скрывалась в Москве. Он случайно увидел афишу «Капитолина Лебедева» (я еще выступала под девичьей фамилией) и понял, что обнаружил пропавшую сестренку. Виктор пригласил меня в кафе, заказал много всяких яств, но от волнения я не смогла ничего проглотить. Голодные студенты подавали мне знаки, чтобы я взяла всё с собой, но я отказалась и от еды, и от денег, которыми хотел снабдить меня брат (что для него было совсем несвойственно). Потом я, конечно, приняла страшный поток брани от своих друзей.
Там же со мной произошел еще один случай. Меня и мою подругу Павлихину похитили горцы. Мне это показалось даже занятным, тем более что «мой» горец был очень красив. А Павлихина кричала, как резаная, и ее услышал проезжавший мимо на машине кинорежиссер Роом. Он заставил похитителей отпустить нас, зато всё оставшееся время «мой» горец неотступно следовал за мной. И когда мы садились в шлюпку, чтобы добраться до парохода, я увидела его на молу. И, поверьте, я плакала и даже жалела, что не осталась с ним.
– Сколько у вас было ухажеров! А говорите, что «две косички – и ничего особенного»…
– Что вы, что вы! Я даже отказалась идти в Театр оперетты, куда меня пригласили по окончании техникума. Говорили, что у меня прелестный по тембру голосок. Моя подруга Ольга Власова приняла это приглашение, а я считала себя актрисой драматической. Но, самое главное, я была уверена, что актриса оперетты должна иметь и фигурку, и всё остальное – в идеале. А мне жутко не нравились мои руки, они казались мне довольно крупными. Глупая была.
– Вы тогда задумывались о своем амплуа, чувствовали тягу к какому-нибудь жанру, направлению?
– Вообще, я считалась очень темпераментной. Если захочу, публику могла довести до слез. Захочу – будут смеяться. Помню, читала пушкинскую Татьяну: «Я к вам пишу. Чего же боле?» – так дамы в зале буквально рыдали. Один знаменитый пушкиновед меня за это сильно ругал, а мне нравилось так читать.
На четвертом курсе нас с Колей Дорохиным и еще двух студентов как самых способных включили в программу концерта в Большом театре. Тогда проходил слет творческой молодежи. Я подготовила комедийные монологи и стихи. Помню, на сцене не было никаких декораций, зато ярко светили софиты. А я всегда была очень близорукой и не носила очков. Так вот, вышла я на сцену, почему-то из самой дальней кулисы, иду-иду, ничего не вижу. Сцена большая, конца-краю не видно. Очевидно, выглядела я так растерянно-смешно, что публика решила, что я в образе, и стала аплодировать. Пока я дошла до самого края сцены и чуть не свалилась в оркестровую яму, успех мне был уже обеспечен. За исполнение номеров можно было уже и не беспокоиться.
После концерта все участники вышли на сцену. К нам поднялись некоторые члены правительства и стали благодарить. Вдруг чувствую, что кто-то обнял меня и поцеловал в голову. От страха я даже боялась обернуться. И тут прозвучал знакомый голос: «Вот мы и встретились. Рад, что я не ошибся. Девочка, ты талантлива». Это был Михаил Иванович Калинин. Я прижалась к нему и была счастлива.
– Куда вы пошли по окончании ГИТИСа?
– ГИТИС я окончила в 1927 году и пошла показываться сразу в несколько театров. Было такое учреждение – Управление московскими зрелищными предприятиями, сокращенно УМЗП. При нем был театр, куда меня взяли сразу на главную роль и дали хорошую ставку. А тут Коля Дорохин попросил подыграть ему Липочку в отрывке из пьесы Островского «Свои люди – сочтемся», это был наш дипломный спектакль. Коля держал вступительный экзамен в Московский Художественный театр. И вот мы предстали перед комиссией. А там: Грибов, Тарханов, Массальский, Москвин… Во главе – сам Станиславский. Выступили на ура! Дорохину сообщили, что он принят, а меня подозвал Станиславский и спросил: «Девочка, а вы не хотите работать у нас?» Я была независима, уже имела большую ставку и изумительную роль, поэтому весело спросила: «А сколько дадите?» После большой паузы Станиславский сухо ответил: «Шестьдесят пять рублей». На это я дерзко заявила: «А мне намного больше дают!»
Как у меня язык повернулся? Дура какая была! Константин Сергеевич ответил: «Ну что ж, идите, получайте больше».
Как я могла променять Художественный театр на ка- кой-то УМЗП? Конечно, мной руководило то, что мне надо было содержать мамочку, которая переехала в Москву. Но я всю свою театральную жизнь жалела, что не осталась в МХТ, хотя моя карьера складывалась очень интересно. Я многое испытала, много интересных ролей переиграла, работала в разных театрах. Но меняла я их, потому что далеко не всем была удовлетворена. В одном театре – режиссером, в другом – условиями, в третьем – атмосферой. А иногда мне просто надоедало быть в одном театре. Такая вот непоседа была!
– Какие роли вы сыграли?
– В театре УМЗП я сыграла несколько главных ролей, но работой не была довольна: слишком много приходилось ездить по стране, и мне казалось слишком несерьезным то, чем мы занимались. Я перешла в Четвертую студию МХАТ, одним из руководителей которой был Сергей Леонидович Морской, и сразу сыграла Настеньку в спектакле «Не было ни гроша, да вдруг алтын» Островского. А вскоре в нашем театре появился молодой и дерзкий режиссер Николай Охлопков и поставил спектакль «Разбег», где нещадно эксплуатировал мои возможности. То есть, узнав, что я могу заразительно смеяться, хорошо петь и легко двигаться, он внес всё это в мою роль, и после
