Нелли Гореславская - Татьяна Доронина. Еще раз про любовь

Что ж, очевидно, когда тебя тянут за собой, как паровоз тянет вагон, это неприятно, это гнетет. Но и выгоды очевидны. Ведь на самом-то деле в Волгоград распределили Басилашвили, а Доронину в свои труппы приглашали несколько театров, причем весьма и весьма известных. Именно благодаря Дорониной после Волгограда им было так легко устроиться в Ленинграде, Басилашвили тогда никто не знал, а ее уже знали. Что же касается малых знаний, то ведь они восполняются, к тому же, как мы помним, выдающиеся педагоги Школы-студии МХАТ Поль и Симолин были на этот счет совсем другого мнения. Не говоря уж о Борисе Ильиче Вершилове.

БДТ. «Варвары». Идеальный партнер

Но все это еще было впереди, а тогда они все же навестили театр Ермоловой и Варпаховского. В Москве жили родители Олега, так что поездка в любом случае была необходима.

В Театре имени Ермоловой Варпаховский, как всегда, очаровывал своей любезностью, свойственной, как казалось Тане, всему его поколению и ушедшей вместе с ними. «Сейчас я вас познакомлю с замечательным актером, — заявил Варпаховский. — Он приехал из Киева, а до того работал в Тбилиси. Удивительный человек и редкая индивидуальность. К сожалению, неизлечимо болен. Есть такая болезнь под названием «никотиновая гангрена». Ему осталось максимум десять лет».

Ужас, который охватил Таню при этих словах, трудно описать — она ведь так и не научилась скрывать своих чувств, у нее все написано на лбу. Как же ей разговаривать с таким человеком, зачем Варпаховский сказал про его обреченность? Мог бы и потом сказать, а лучше совсем не говорить, разве можно вообще говорить про такое? Так она и сидела, когда он вошел, опустив глаза в пол и боясь их поднять и посмотреть на обреченного человека. Увидела красивые ботинки, периферийным зрением — синий костюм и белую рубашку без галстука, и никак не могла себя заставить поднять глаза и посмотреть ему в лицо.

— Знакомьтесь, Паша, — сказал Варпаховский, и она все же заставила себя улыбнуться и взглянуть на него.

Красивые, яркие карие глаза, загорелое лицо с коротким носом, улыбка, будто взятая напрокат. Это от золотых фикс — тогда была мода надевать «для красоты» на здоровые зубы золотые коронки. Большая мягкая рука взяла ее ладонь, быстрая речь, частое похохатывание и мгновенный переход на «ты». Через минуту он уже хлопал Олега по плечу и говорил:

— А я, знаешь, Щепкинское заканчивал, я был с Весником на одном курсе. Ты Весника знаешь?

Он был доброжелателен и открыт, словно ребенок. Он шел к человеку, минуя этапы, и был уверен, что и другие так же готовы открыться, пойти ему навстречу, оставив в стороне глупые, ненужные условности. Эта его манера рядом с утонченной любезностью и воспитанностью Варпаховского выглядела комично, что он каким-то образом мгновенно почувствовал. Поразительная интуиция. Павел сразу остановился, «красиво» сел, положив ногу на ногу, и сделал другое лицо — интеллигентное и значительное. С этим лицом он повернулся к Варпаховскому:

— Так, значит, эти ребята тоже будут работать у тебя, Витя?

Быть «рубахой-парнем» он умел, но это была лишь маска, одна из них, потому что Павел Луспекаев на самом деле был умнее, значительнее, сложнее и глубже любых масок. Он мог быть, умел быть разным, в нем был заложен огромный, поразительный творческий потенциал, скрывавший за этими многочисленными масками его застенчивость, его всегдашнюю боязнь, что его начнут жалеть. У Тани было чувство, что она его поняла, почувствовала сразу, хотя, возможно, так стало казаться позднее, после длительного знакомства и ролей, сыгранных вместе. После театра Таня с Олегом шли по теплой летней Москве и говорили о Луспекаеве. Он им понравился необычайно, тогда у них были общие вкусы, им одинаково нравились и не нравились одни и те же люди…

Вскоре они вместе перешли в БДТ. Правда, пока только по совместительству, они еще доигрывали свои спектакли в Лейкоме. Но, по сути, вопрос о их переходе был решен, Варпаховскому послали письмо с объяснениями и извинениями.

Павел Луспекаев в роли Виктора в спектакле БДТ «Иркутская история». 1960 г.

Их встретил заведующий труппой Валерьян Иванович и повел в репетиционный зал. За длинным столом сидели актеры и актрисы, знакомые и любимые по спектаклям и еще чужие как люди, как коллеги по работе. Владислав Стржельчик первым подошел знакомиться. Приветливо, по-отечески смотрел на новичков сквозь толстые стекла очков Полицеймако, улыбалась сидящая по главе стола Казико. Актриса на амплуа героинь встала и, подойдя к окну, глядя на бегущего через дорогу к театру актера, произнесла громким, хорошо поставленным голосом: «Шагает, говнюк». Стржельчик, посмотрев в сторону окна, таким же поставленным голосом, сказал осуждающе: «Вот мы какие». Потом обратился к Тане с Олегом: «Да вы садитесь, садитесь, не стесняйтесь».

Дверь широко распахнулась, и в нее вошел… Луспекаев. В коричневом костюме, который так шел к его глазам, в светлой рубашке, с «интеллигентным» лицом. Увидев их, он сразу забыл про интеллигентность и сказал радостно: «Ребята, вы тоже тут? Вот здорово!» Смело прошел и сел в центре стола. Вошел Товстоногов. Поздравив всех с началом работы над хорошей пьесой, он сказал: «Прошу». Это означало, что сразу же начнется чтение по ролям. Таня была удивлена, она ожидала, что, как всегда, начнется так называемая «режиссерская экспликация» — разговор о режиссерском видении спектакля, разъяснение его замысла. Но у Товстоногова был другой метод работы, он предпочитал сразу же «брать быка за рога», потому что замысел у него созревал еще до начала работы, до первой работы. Он становился ясен актерам уже из распределения ролей, которое практически всегда было безошибочным. Он не любил болтовни вокруг и около, предпочитая сразу же начинать репетировать, делая замечания по ходу и конкретно, а не вообще. И всегда был лаконичен и понятен в своих требованиях и пожеланиях.

Но как страшно произнести первую реплику! Таня сидела, уткнувшись в тетрадочку с ролью, и умирала от страха. Ну вот, произнесла. И все не так! В ответ ей вступил Луспекаев. Какая тишина наступила в репетиционном зале! Такая тишина всегда наступает, когда вступает новичок, но тут было что послушать. Как свободно, как просто, как обезоруживающе конкретно он спросил: «Кто эта женщина?» Только так и нужно играть Горького, сразу же поняла Таня, и ей стало легко. Как много в спектакле зависит от партнера! Ведь он становится либо грузом, который придется тащить тебе, либо помощником, от которого твоя ноша может стать невесомой, может стать не ношей, а радостью. Ах, какой поразительный этот Павел Луспекаев, какой удивительный актер, какой прекрасный и точный! У Тани сразу же выпрямилась спина, руки свободно легли на стол, голова откинулась, глаза стали «видеть». Да, надо вот так, как Паша, просто и конкретно, только так!