Юрий Дубинин - Дипломатическая быль. Записки посла во Франции
Легенда все это, скажет недоверчивый читатель, легенда с начала до конца. Может быть, и легенда, но вино-то существует, вино отличное, и появление его связывают с нашей страной. Что же в этом плохого?
* * *Пиренейские горы мы пересекали от моря и до моря. Начали в Биаррице на западе и закончили в Каркассоне и Перпиньяне на востоке. Все время тянуло к испанской границе. Испания была в сознании людей моего поколения страной легендарной борьбы против фашизма, страной-жертвой. А может, это было предчувствие судьбы, которая заведет меня в Мадрид более чем на семь лет. Мы подъезжали к рубежам Испании в Стране басков, которую граница разделила надвое между Испанией и Францией, потом с севера всматривались в хребет в горном парке Гаварни, южный склон которого спускался в Испанию. Наконец, остановились у пограничного пункта на границе с Андоррой — государством-кондоминиумом между Францией и Испанией. Мы даже поинтересовались условиями переезда через границу.
— Это очень просто, — ответили нам. — Вы, наверное, французы? Замерьте у таможенников количество бензина в баке машины и езжайте.
Но мы французами не были. Всему свое время.
Через пару десятилетий я, как посол в Испании, завязал первые контакты с правительством Андорры, а недавно Российская Федерация установила с нею дипломатические отношения.
* * *Канны предстали перед нами городом отдыха. Широкая набережная с мягко хрустящим названием Круазет плавной дугой обнимает просторный пляж золотистого песка.
Тогда он не был рассечен перегородками, резервирующими места для клиентов дорогих отелей, расположенных через дорогу, не был загружен барами и кафе, что усиливало впечатление легкости и простора. А всего в четверти часа путешествия на катере под ласкающим бризом лежат Олеронские острова Сент Маргарит и Сент Онора. Второй поменьше. На нем давно обосновался монастырь, да еще был причал, больше ничего. Туда можно было приехать утром, найти пустынную миниатюрную бухточку и провести весь день рядом с кристальной чистоты водой, через которую видно всякое морское разнообразие — морские ежи, каракатицы и прочее и прочее. Единственное требование — на ночь не оставаться.
Монастырь мужской. Даже в качестве туристов вход туда женщинам категорически запрещен. Оказавшись перед таким неожиданным в наши дни преимуществом, мы со спутником не могли не возгордиться своей значительностью. Жены наши фыркают — дискриминация, в знак протеста они требуют бойкотировать строптивых монахов.
— Конечно, — отвечаем, — можно и уйти, но тогда для всех нас останется тайной все, что там, за стеной. Если же вы нас туда делегируете, то мы ведь все расскажем…
— Ну, хорошо, хорошо, идите…
Секретов за стеной нет. Разве что золотые рыбки в небольшом бассейне. Они хорошо выдрессированы. Достаточно монаху топнуть ногой (думаю, что монахом для этого быть в общем-то необязательно), как они собираются у края в ожидании порции хлебных крошек. Впрочем, нет. Еще утверждают, что бог, откликаясь на просьбу монаха, первым обосновавшегося на острове и давшего ему свое имя, очистил остров от змей, промыв его мощной морской волной. Сам Онора такую чистку пересидел на вершине пальмы, поэтому и символ острова — монах, повисший на пальмовом стволе. С тех пор уже никогда на острове не появлялось ни одной змеи. А вот соседний остров, вот там, через пролив, видите? — показывает рукой гид-монах. — Так он кишит змеями. Если хотите, съездите туда сами, проверьте, — говорит он. Ничего себе совет! Да кто же туда поедет после такой рекламы. Конкурирующая фирма повержена.
С последним катером мы возвращаемся в Канны. Набережная залита светом. Кажется, он исходит со всех сторон. Особенно красиво, когда подсветка снизу прорисовывает изумрудом экзотику, причудливость пальм, размашистость магнолий, пышность кедров. Как хорошо, что не надо никуда спешить, что можно слиться с бесформенным потоком людей, медленно фланирующих в какой-то ирреальности, где и воздуха не чувствуешь, так он легок и недвижим. В конце набережной наталкиваемся на казино. Запретный плод. Но мы, оправдываясь перед самими собой, что оно совсем маленькое, заходим. Баккара. По сути это та же рулетка, только поскромнее: выиграть можно всего в восемь, а не в тридцать пять раз (так по крайней мере я понял). Как тут не попытать счастья. Ведь это же и не рулетка, да и не для обогащения. Я ставлю монету. Крупье крутит колесо, звучат его ритуальные слова, что игра сделана, и мы видим, как перст удачи замирает около моего номера.
Ницца величественна. Особенно если смотреть на город, на набережную под названием Променад дез Англе с холма на восточной оконечности огромной, как бы полуразогнутой подковы прибрежной полосы. Импозантная гостиница «Негреско». Сквозь широко открытые двери видны холеные швейцары в ливреях, расшитых побогаче парадного маршальского мундира.
— Вот здесь, кстати, — говорю я жене, — останавливался и я, когда сопровождал делегацию наших кинодеятелей, номер был с видом на море, в номере…
— Можешь дальше не объяснять. Выходит, как с артистами, так в «Негреско», а как со мной — в кэмпинге.
— Так в кэмпинге же лучше. Вот сегодня проснулись — над открытой крышей нашей автомашины свисают ветви апельсинового дерева, на них подсвеченные солнцем яркие плоды, а в «Негреско» над головой потолок. А еда? В «Негреско» тяжелые соуса, говорят, вредные для печени, а мы ходим в «Наутилус», прямо на кромке пляжа, в открытые окна дышит мягкий бриз. Креветки и салат (его в Ницце готовят по-особому) — память на всю жизнь. Мы ведь как бременские музыканты…
Не знаю точно, убедил ли я ее, но хотя бы оправдался.
В Ницце много связанного с Россией. Православный храм, открытый в 1912 году, Кронштадтская улица. На холме, возвышающемся над городом, на старом кладбище могила Герцена. Его фигура из бронзы. Во весь рост. Надпись: «Александру Герцену, Москва 1812–1870, Париж, семья, друзья и почитатели».
В пору подъема советско-французских отношений мы предприняли большие усилия, чтобы получить согласие на перенос праха Герцена на родину. Обращались к французам на самом высоком уровне. Французское правительство готово было пойти нам навстречу, но кто-то из потомков Герцена воспротивился этому, и Герцен остается в земле Франции.
До Монако от Ниццы рукой подать. Выбор из трех дорог — по нижнему, среднему и верхнему карнизам. Верхний зачастую следует трассе древней римской дороги — по вершине не очень острого хребта, видимо, проще было строить и больше возможностей уберечься от засад и нападений. Красоты — лазурное море, то красные, то желтые прибрежные скалы, яркая зелень сосен, ущелья, обрывы, виллы, каждая из которых стремится показать себя не хуже манекенщицы на параде мод. Хочется ехать сразу по трем. Монако вырастает густо и причудливо застроенным массивом. Здесь каждый сантиметр земли — богатство. Океанографический музей, парк кактусов и самое знаменитое в мире казино.
