Земля обетованная - Обама Барак

Во время короткого полета Marine One обратно в отель вертолет пролетел вдоль великолепной цепи лесистых гор, которые выстроились вдоль побережья, и вдруг в поле зрения появилась культовая статуя Христа-Искупителя высотой девяносто восемь футов, возвышающаяся на конической вершине, известной как Корковадо. Мы планировали посетить это место вечером. Наклонившись поближе к Саше и Малии, я указал на достопримечательность: далекая фигура в плаще с распростертыми руками, белая на фоне голубого неба.

"Слушай… вот куда мы идем сегодня вечером".

Обе девушки слушали свои iPod, листая журналы Мишель, их глаза сканировали глянцевые изображения знаменитостей с росистыми лицами, которых я не узнавал. Когда я взмахнул руками, чтобы привлечь их внимание, они вынули наушники, повернули головы в унисон к окну и молча кивнули, сделав паузу, как бы в шутку, прежде чем вставить наушники обратно в уши. Мишель, которая, казалось, дремала под музыку из своего iPod, не дала никаких комментариев.

Позже, когда мы ужинали в ресторане на открытом воздухе нашего отеля, нам сообщили, что над Корковадо опустился сильный туман, и, возможно, нам придется отменить поездку, чтобы увидеть Христа-Искупителя. Малия и Саша выглядели не слишком расстроенными. Я наблюдал, как они расспрашивали официанта о меню десертов, и чувствовал себя немного уязвленным из-за отсутствия энтузиазма. Поскольку я все больше времени уделял наблюдению за событиями в Ливии, в этой поездке я виделся с семьей еще реже, чем дома, и это усугубляло мое ощущение — уже слишком частое в последнее время — что мои дочери взрослеют быстрее, чем я ожидал. Малия вот-вот станет подростком — ее зубы сверкают брекетами, волосы собраны в корявый хвост, тело вытянуто, словно на каком-то невидимом стеллаже, так что каким-то образом за одну ночь она стала длинной, худой и почти такой же высокой, как ее мать. В девять лет Саша, по крайней мере, все еще выглядела как ребенок, с ее милой улыбкой и ямочками на щеках, но я заметил изменения в ее отношении ко мне: В эти дни она была менее склонна позволять мне щекотать ее; она казалась нетерпеливой и немного смущалась, когда я пытался взять ее за руку на публике.

Я не переставал удивляться тому, насколько они оба были устойчивы, как хорошо они адаптировались к странным и необычным обстоятельствам, в которых росли, плавно переходя от аудиенции с Папой Римским к походу в торговый центр. В основном, у них была аллергия на особое отношение или излишнее внимание, они просто хотели быть такими же, как другие дети в школе (когда в первый день четвертого класса одноклассник попытался сфотографировать Сашу, она взяла на себя ответственность выхватить камеру, предупредив, чтобы он больше не пытался это сделать). На самом деле, обе девочки предпочитали проводить время дома у друзей, отчасти потому, что в таких семьях, казалось, не так строго следили за закусками, которые они ели, и количеством телевизора, который они смотрели, но в основном потому, что в таких местах было проще притворяться, что их жизнь нормальна, даже если на улице припаркованы сотрудники Секретной службы. И все это было прекрасно, за исключением того факта, что их жизнь никогда не была менее нормальной, чем когда они были со мной. Я не мог отделаться от страха, что могу потерять все драгоценное время, которое у меня было с ними до того, как они улетели в гнездо.

"Все в порядке", — сказал Марвин, подойдя к нашему столику. "Туман рассеялся".

Мы вчетвером забрались на заднее сиденье внедорожника, и вскоре уже ехали в темноте по извилистой, усаженной деревьями дороге, пока наша колонна резко не остановилась перед широкой, освещенной прожекторами площадью. Массивная, сияющая фигура, казалось, манила нас сквозь туман. Когда мы поднимались по ступеням, выгнув шеи назад, чтобы полюбоваться зрелищем, я почувствовала, что Саша взял меня за руку. Малия обняла меня за талию.

"Мы должны молиться или что?" спросил Саша.

"Почему бы и нет?" сказал я. Мы прижались друг к другу, молча склонили головы, и я понял, что по крайней мере одна из моих молитв в тот вечер была услышана.

Помогло ли наше краткое паломничество на вершину горы исполнить другую мою молитву, я не могу сказать наверняка. Я знаю, что первые несколько дней кампании в Ливии прошли как нельзя лучше. Противовоздушная оборона Каддафи была быстро ликвидирована. Европейские самолеты, как и было обещано (причем Саркози проследил, чтобы именно французский самолет первым пересек воздушное пространство Ливии), нанесли серию воздушных ударов по силам, наступавшим на Бенгази. В течение нескольких дней силы Каддафи отступили, и наша зона, запрещенная для полетов и вождения, была фактически установлена на большей части восточной части страны.

Тем не менее, пока продолжалось наше турне по Латинской Америке, я был начеку. Каждое утро я консультировался со своей командой по национальной безопасности по защищенной видеоконференции и получал свежие новости от генерала Картера Хэма, командующего, курирующего операцию, а также от военного руководства в Пентагоне, прежде чем ознакомиться с подробным списком дальнейших шагов. Помимо четкого представления о том, насколько хорошо мы выполняем наши военные задачи, я хотел убедиться, что наши союзники выполняют свою часть сделки и что роль США не выходит за рамки установленных мной узких параметров. Я прекрасно понимал, что поддержка американской общественностью того, что мы делаем, была крайне слабой, и любые неудачи могли оказаться разрушительными.

У нас был один неприятный испуг. В наш первый вечер в Сантьяго, Чили, мы с Мишель посетили государственный ужин, устроенный Себастьяном Пиньерой, общительным, правоцентристским миллиардером, который был избран президентом всего за год до этого. Я сидел за главным столом и слушал, как Пиньера рассказывает о растущем рынке чилийского вина в Китае, когда меня тронули за плечо, и, повернувшись, я увидел Тома Донилона, который выглядел еще более напряженным, чем обычно.

"Что это?" спросил я.

Он наклонился, чтобы прошептать мне на ухо: "Мы только что получили сообщение, что американский истребитель разбился над Ливией".

"Сбит?"

"Техническая неисправность", — сказал он. "Двое военнослужащих катапультировались перед крушением, и мы подобрали одного, пилота. Он в порядке… но офицер по вооружению все еще не найден. У нас есть поисково-спасательные команды вблизи места крушения, и я на прямой связи с Пентагоном, так что как только появятся новости, я дам вам знать".

Когда Том уходил, Пиньера бросил на меня ищущий взгляд.

"Все в порядке?" — спросил он.

"Да, извини за это", — ответила я, мысленно быстро прокручивая сценарии — большинство из них плохие.

В течение следующих девяноста минут я улыбался и кивал, когда Пиньера и его жена Сесилия Морель Монтес рассказывали нам о своих детях, о том, как они впервые встретились, и о лучшем сезоне для посещения Патагонии. В какой-то момент чилийская фолк-рок группа Los Jaivas начала исполнять то, что звучало как испанская версия песни Hair. Все это время я ждал, что меня еще раз коснутся плеча. Все, о чем я мог думать, это о молодом офицере, которого я отправил на войну и который теперь, возможно, ранен, попал в плен или еще хуже. Я чувствовал, что могу лопнуть. Только когда мы с Мишель собирались забраться в "Зверя" после ужина, я наконец увидел Тома, направляющегося к нам. Он слегка запыхался.

"Он у нас", — сказал он. "Похоже, его подобрали дружественные ливийцы, и с ним все будет в порядке".

В этот момент я хотел поцеловать Тома, но вместо этого поцеловал Мишель.

Когда кто-то просит меня описать, каково это — быть президентом Соединенных Штатов, я часто думаю о том отрезке времени, который я провел, беспомощно сидя на государственном обеде в Чили, размышляя на острие ножа между предполагаемым успехом и потенциальной катастрофой — в данном случае, дрейфом солдатского парашюта над далекой пустыней посреди ночи. Дело было не только в том, что каждое мое решение было, по сути, пари с высокими ставками; дело было в том, что в отличие от покера, где игрок ожидает и может позволить себе проиграть несколько крупных рук даже на пути к выигрышной ночи, одна-единственная неудача может стоить жизни и перечеркнуть — как в политической прессе, так и в моем собственном сердце — любую более широкую цель, которую я мог бы достичь.