Бэри Ковард - Оливер Кромвель

Во время второй гражданской войны Кромвель убедился, что главная причина «таких ужасных упреков» — в снисходительности, оказанной «инициаторам и авторам» возобновления войны. Он считал, что вторая гражданская война была «более громадной изменой, чем любая, совершенная ранее, так как прежняя ссора… состояла в решении вопроса, кто из англичан должен править; эта же может подчинить нас иностранцам»[108].

Кромвель пугал шотландских союзников Карла I, выступавших против англичан несмотря на то, что «Бог свидетельствует против вторжения вашей армии в это королевство»; в то же время шотландцы, которые сопротивлялись заключению договора и которые помогли установить власть в Шотландии после победы при Престоне, заслужили его похвалу как «христиане и люди чести»[109]. Но главным образом его гнев был направлен против тех англичан, которые противостояли армии в 1648 году. «Вина тех, кто проявил себя в летнем деле, определенно удваивается по сравнению с виной тех, кто участвовал в первом, так как это повторение преступления, что и засвидетельствовал Бог, содействуя нашей победе во второй войне»[110]. После поражения повстанцев Велша он требовал отомстить на их лидерах Лафарне и Пойере: их «беззаконие», сказал он, «удваивается, так как они так много согрешили против светлого и против многих свидетельств Божественного присутствия, способствующего процветанию праведного дела, в управлении которым они участвовали»[111]. Они (как, например, полковник Хамфри Мэтьюс) были парламентариями во время первой войны, и, поскольку на Мэтьюса только наложен штраф за преступление в сентябре, Кромвеля изумляло, «…это отсутствие благоговения перед Богом (таким великим и таким справедливым)»[112].

Кромвель был не единственным в армии, кто призывал божественное возмездие на врагов. После поражения повстанцев Эссекса и Кента при осаде Колчестера в августе Ферфакс казнил двух руководителей восстания после скорого военного суда. А 18 ноября Айртон убедил Совет армии в Св. Олбенсе принять «Ремонстрацию», требовавшую «чистки» парламента и казни короля. Одним из аргументов было признание поражения короля во второй гражданской войне божьим знаком, указывающим на то, что Карл Стюарт «главный и величайший виновник всех бед», должен предстать перед судом[113]. Однако вторая гражданская война явилась для Кромвеля драматическим потрясением, и он еще не был готов идти так далеко. Как и в начале восстания в 1647 году, так и теперь, в кульминационный период восстания в конце 1648 года, Кромвель не был главным участником. До конца ноября он оставался на севере в Понтфректе, где до сих пор не сдавался противник. Его ноябрьские письма так же озадачивающе двусмысленны, как и любые другие, написанные им. В них угадывается, что проблема применения силы против парламента очень занимала его: 6 ноября он напомнил своему другу Робину Хеммонду, что этому был недавний прецедент в Шотландии, где «меньшая часть парламента объявила в законном порядке большую часть мятежной, и лишила парламент юридической силы, и созвала новый, и сделала это силой… Подумайте над примером и над его следствием»[114]. Через несколько дней он присутствовал на встрече представителей северных полков в Йорке, которые разработали петиции в поддержку полков Ферфакса и Айртона на юге. Кромвель послал эти петиции Ферфаксу, говоря об его офицерах, что у них «очень сильное рвение, чтобы беспристрастно судить оскорбителей, и должен признать, я от всего сердца во всем согласен с ними… это дела, которые Бог вкладывает в наши сердца»[115]. Но когда Ферфакс приказал ему приехать на юг 28 ноября (возможно, приказ он получил через два дня, это было за шесть дней до его приезда в Лондон), он прибыл только после того, как Айртон изгнал из парламента около сотни его членов, предполагаемых противников армии.

Было ли промедление Кромвеля его данью революционным методам, преемником которых стал его зять, обязано ли оно политической хитрости или находился он до сих пор в неподдельной нерешительности и (как сказал он) «в выжидательной позиции, желая увидеть, куда поведет нас Бог?»[116]. Было бы глупо игнорировать его способность действовать с большой политической хитростью; у него уже не было политической наивности, как до 1642 года, которую он, однако, до сих пор иногда изображал. Возможно даже, что его промедление в приезде на юг в то время, по крайней мере частично, было мотивировано надеждой на то, что (если он не был слишком связан с радикальной частью армии) он еще сможет работать с союзниками — политическими индепендентами для достижения согласия Карла на какое-нибудь решение (возможно, одно из них — с герцогом Глостером, вторым сыном Карла, в качестве короля). После приезда Кромвеля в Лондон он редко посещал собрания Совета армии, где Айртон выступал с вопросом о казни короля. Вместо этого, хотя Кромвель жил в Уайтхолле и «спал в одной из роскошных кроватей короля», он часто встречался с юристами Балстродом Уайтлоком и Томасом Уддрингтоном для «обсуждения и совещания, как лучше урегулировать дела в королевстве» соглашением с королем при посредничестве графа Денбига[117]. Эти переговоры прервались 26 декабря 1648 года, когда Уайтлок поспешно покинул Лондой, чтобы спасти свой дом в Хенли, в Оксфордшире. Только в этот период Кромвель наконец присоединился к революционным делам Айртона и с энтузиазмом занялся вопросом казни короля.

Многие действия Кромвеля в течение следующих нескольких недель, которые были свидетелями суда и казни короля, отмены монархии и Палаты Лордов, установления Английской республики, проявляются через искаженные доказательства свидетелей в судебных разбирательствах об измене в 1660 году, которые отчаянно пытались перенести свою вину за все случившееся на Кромвеля. Следовательно, необходимо подчеркнуть, что Кромвель был не единственным руководителем английской революции, а находился в небольшой группе людей, которые вместе творили ее. Однако недавние отчеты, возможно, точно отражают его стремительную и решительную поддержку революции, когда он отбросил нерешительность предыдущих недель. «Я говорю вам (писал в 1660 году Олджернон Сидней, докладывая о реакции Кромвеля на возражения против казни короля) — мы отрежем его (короля) голову вместе с короной»[118]. К этому решительному шагу Кромвеля привела «неизбежность». Теперь для всех стало очевидно, что невозможно было достигнуть соглашения с королем, который не намеревался заключать его. Принятие жестоких мер ускорило также его убеждение, что Карл I был не просто военным преступником, который привел страну к возобновлению гражданской войны, а был грешником, смерти которого требовал Бог. Когда Томас Брук напечатал проповедь, которую он передал в Палату Общин 27 декабря 1648 года, он внес в нее текст из Ветхого Завета (Книга чисел, (35, 33): «Не оскверняйте земли, на которой вы будете жить, ибо кровь оскверняет землю, и земля не иначе очищается от пролитой на ней крови, как кровию пролившего ее»[119]. Кромвель разделял это чувство. В январе 1650 года он написал своему старому другу, политическому индепенденту лорду Вартону, защищая сделанное им в предыдущий год: «Не обижайся на способ: возможно, не оставалось другого выхода». Чтобы подчеркнуть суть, он ссылался особенно на историю из Книги чисел — случай с Финеесом, который выполнил скорое правосудие, проткнув копьем животы блудодействующей пары, спасши, таким образом, Израиль от божьего гнева, проявившегося вспышкой чумы. Казнь Карла Стюарта очень похожа на тот случай, доказывал Кромвель, и Бог одобряет это: «Бог принял это рвение, (когда) причине необходимы были присяжные»[120]. Как в 30-е годы религиозная восторженность политизировала Кромвеля, так она привела его и к казни короля в 1649 году.