Я не вру, мама… - Тимур Нигматуллин
– Железнодорожником будет, – убежденно сказал Бабай, – журналистов и так полно. Радио аж задыхается, не работает от их напрягов.
– Так и что про Сталинград? – продавливал я новую историю.
– Ну а чё там, – Бабай пошелестел бумажкой от карамельки. – Тоже случай был.
– Так, – я приготовился записывать, – и что за случай такой?
– Стали нам водку и махру на фронте выдавать. По приказу на каждого бойца. Ну вот, значит, все берут, и я беру.
– Махра – это что? – переспросил я.
– Сигареты такие, – подсказал Бабай. – Ну вот, всем выдают, а мы же мусульмане…
– Я вообще-то октябренок, – вставил я, – бога нет.
– Это у тебя нет. И в октябрята тебя только осенью примут. А я водку и махру на сахар менял. Мне же пить нельзя, и курить не курю. А сладкое, – Бабай потянулся за новой карамелькой, – люблю. Вот и менял.
– Еврейские какие-то замашки, – не выдержал я его очередного героического рассказа. – Чё за торговля на фронте? Все воюют, а ты водку на сахар меняешь.
– Где тут торговля? – улыбнулся Бабай. – Я мусульманин, пить водку – не пью, и тогда не пил, и сейчас не пью. А зима стояла лютая. В кипяток сахар кинешь, кровь играет. И в голове не дури́т. Все четко видишь. Все чувствуешь.
– Ясно, – разочарованно сказал я и решил в последний раз попытаться выудить из Бабая хоть один стоящий рассказ про войну. Иначе в школе при всех да при Валентине Павловне стоять мне и краснеть. Врать опять, что ли? Или про ту фрау Стефани из сказок вообще говорить? Алисе обещал не врать больше. Вынужденно получается. А то у всех деды как деды… Вон у Иваниди дед «греческий огонь» по субмаринам пускал. А у Пиркина разведчиком был, правда с фронта не вернулся. Зато истории красивые. Советские такие! Хоть в «Пионерской правде» печатайся. Далась мне эта «Пионерская правда», до сих пор понять не могу, зачем читаю, раз еще не пионер. Дядя Наум говорит, что для октябрят журнал «Мурзилка» есть. Его мне и надо читать. Там больше правды.
В этот момент приемник настроился, и из динамика послышался красивый бархатный голос чтеца:
– «Раньше он, по глупости, воображал, что каждый хорошо одетый человек, не принадлежащий к рабочему сословию, обладает силой ума и утонченным чувством прекрасного. Крахмальный воротничок казался ему признаком культуры, и он еще не знал, что университетское образование и истинное знание далеко не одно и то же…»[6]
– Все, поймал, – радостно сказал Бабай, – «Мартин Иден». Завтра продолжим, балам.
Абика убрала все со стола и увела меня в дачный домик. Пока Бабай слушал Идена, я слушал ее.
На следующий день на политзанятии, стоя у доски, я начал свой рассказ о героических подвигах деда с ранения на Сталинградском фронте и закончил его форсированием Южного Буга.
– Два ранения! – восхищенно сказала Алиса.
– Спасибо, Муратов! – произнесла Валентина Павловна. – Жаль, твой дедушка сам не пришел рассказать нам об этом. На таких людей мы и должны равняться! А теперь, дети, можете идти.
Класс взорвался и, запихивая учебники в портфели, посыпался на выход.
Я вернулся за парту и, складывая вещи в портфель, наблюдал за Валентиной Павловной. Рядом сидела Алиса и наблюдала за моими пальцами.
– Щас вздохнет и в окно посмотрит, – сказал я шепотом Алисе.
Учительница вздохнула и посмотрела в окно.
– Щас скажет: «Весна-то какая! Сирень цветет!»
В это мгновение в класс ворвалась завуч:
– Валя, все мечтаешь? В «Детском мире» босоножки выкинули. Все наши туда. Давай мигом!
Так и не произнеся слов про весну и сирень, Валентина Павловна быстро засобиралась и выскочила из кабинета, сминая пятками задники туфель.
– Дурак твой дядя Наум, – сказала Алиса, – ничего в бабах не понимает.
Я посмотрел на нее, в ее большие, чуть раскосые глаза.
– Может, и дурак. По мороженому и лимонаду?
– Да! – кивнула Алиса. – Давай.
Я схватил ее портфель и, закинув его за спину, вышел из школы, думая о том, что, может, не всем в глаза смотреть надо, а только тем, кто этого хочет.
Глава 13
Сталкер
В мае наш город засыпало теплым снегом. Растущие повсюду тополя сбросили столько пуха, что улицы покрылись огромными сугробами, и город стал напоминать новогоднюю елку, подбитую ватой.
До каникул оставалось каких-то пять минут, и за эти пять минут мой мир рухнул.
– И я всем напоминаю, – заканчивая свою речь, сказала завуч Светлана Ивановна Тарковская по кличке Сталкер, – что на лето, кроме Муратова, может остаться любой желающий, у которого хватит ума вытирать дневником все что вздумается. Оправдания, что прихватило живот и так далее, будете объяснять совету дружины. Всем понятно?
Строй школьников, собранных в актовом зале, вздрогнул, набирая воздуха в легкие, и на выдохе гаркнул, сотрясая хилые стекольные рамы:
– Понятно!
– Хороших каникул, дети! – сказала завша и махнула рукой, словно дирижер перед оркестром. – Свободны!
Строй мгновенно превратился в бесноватую толпу, устремившуюся по стертому дощатому полу к выходу.
– Муратов, останься! – завша успела поймать меня за рукав и притянула к себе. – Что думаешь? Тарковская была моим наказанием за грехи.
– Я тебя насквозь вижу, – как-то сказала она мне в учительской, – все твои грехи знаю. «Преступление и наказание» слышал? Вот я и есть наказание, так как своей совести у тебя нет и не будет.
Жила она неподалеку от школы в частном кирпичном доме с огромным огородом и сеновалом. Для чего ей нужен был сеновал, я не понимал. Коров она с мужем не держала, коней у них тоже не было. Ее дом напоминал мне рубку корабля, а огород был словно корабельная палуба с мощными тополями-мачтами вдоль бортов. Вечерами после школы Сталкер со своим мужем Иваном Алексеевичем копалась в огороде, пропалывая грядки клубники или поливая плантации зеленого чеснока. Детей я у них не видел. В школе поговаривали, что дети давно выросли и уехали на БАМ, оставив родителей на дальнейшее покорение целины. Впрочем, на одиноких стариков эта парочка мало смахивала. Особенно Сталкер.
– А что тут думать, – вздохнул я, – все лето к вам на русский ходить буду.
– Сам виноват, – посмотрела она на меня, – в октябрята тебя уже не возьмут. Ты же в первом классе сейчас?
– Да, в первом, – ответил я.
– И пионером вряд ли станешь. Вообще ты кем хочешь быть?
– Археологом.
– Копать, значит, любишь?
– Искать.
– Вот и проверим. Знаешь, где я живу? Вечером приходи. В шесть часов жду тебя. Свободен.
Ровно в шесть вечера я стоял возле калитки Сталкера.
