Любовная лирика Мандельштама. Единство, эволюция, адресаты - Олег Андершанович Лекманов
И вышли, нагруженная гостинцами —
Недорифмованными украинцами188.
К ремеслу поэтического переводчика Мандельштам, как известно, относился весьма пренебрежительно. В «Листках из дневника» Ахматова вспоминала:
О. Э. был врагом стихотворных переводов. Он при мне на Нащокинском говорил Пастернаку: «Ваше полное собрание сочинений будет состоять из двенадцати томов переводов и одного тома ваших собственных стихов». Мандельштам знал, что в переводах утекает творческая энергия, и заставить его переводить было почти невозможно189.
Название «Нащокинский переулок» до революции носила улица Фурманова, где в кооперативном доме Осип и Надежда Мандельштамы в августе 1933 года сумели купить кооперативную квартиру, куда и приходила в гости Мария Петровых.
2
Возвращаясь к разговору о любовной лирике Мандельштама, признаем, что поправка его вдовы к воспоминаниям Ахматовой не может быть проигнорирована полностью. Мандельштамовские стихотворения, обращенные к Ахматовой, в том числе и стихотворения 1917 года, действительно, не были откровенно любовными, в отличие от адресованного Цветаевой стихотворения «Не веря воскресенья чуду…» и некоторых более поздних поэтических посвящений Ольге Гильдебрандт-Арбениной, Ольге Ваксель, Марии Петровых, Еликониде Поповой…
Хотя первое стихотворение-обращение Мандельштама к Ахматовой, написанное в 1911 году, было шуточным, в нем вполне отчетливо отразилось то не слишком уютное ощущение, которое поэт первоначально испытывал в ее присутствии:
Вы хотите быть игрушечной,
Но испорчен Ваш завод:
К Вам никто на выстрел пушечный
Без стихов не подойдет190.
Спустя два года Мандельштам впервые набросал ситуативный эскиз к своим будущим поэтическим портретам Ахматовой:
Черты лица искажены
Какой-то старческой улыбкой:
Кто скажет, что гитане гибкой
Все муки Данта суждены?191
В «Листках из дневника» Ахматова так вспомнила об истории создания этого четверостишия:
Я была с Мандельштамом на Царскосельском вокзале (10‑е годы). Он смотрел, как я говорю по телефону, через стекло кабины. Когда я вышла, он прочел мне эти строки192.
В следующем году пришла пора для создания первого полноценного портрета. В «Листках из дневника» Ахматова рассказала:
В январе 1914 года Пронин устроил большой вечер «Бродячей собаки» не в подвале у себя, а в каком-то большом зале на Конюшенной. Обычные посетители терялись там среди множества «чужих» (т. е. чуждых всякому искусству) людей. Было жарко, людно, шумно и довольно бестолково. Нам это, наконец, надоело, и мы (человек 20–30) пошли в «Собаку» на Михайловской площади. Там было темно и прохладно. Я стояла на эстраде и с кем-то разговаривала. Несколько голосов из залы стали просить меня почитать стихи. Не меняя позы, я что-то прочла. Подошел Осип: «Как вы стояли, как вы читали» и еще что-то про шаль193.
Итогом этого впечатления стало мандельштамовское стихотворение, которое во втором издании «Камня» (1916) так и называлось – «Ахматова»194:
Вполоборота – о, печаль! —
На равнодушных поглядела.
Спадая с плеч, окаменела
Ложноклассическая шаль.
Зловещий голос – горький хмель —
Души расковывает недра.
Так, негодующая Федра,
Стояла некогда Рашель195.
При всем восхищении, с которым в этом стихотворении изображена заглавная героиня, кажется, нет оснований считать его образцом любовной лирики. Недаром стихотворение впервые появилось в том номере акмеистического «Гиперборея», в котором было помещено сразу несколько дружеских стихотворений-посвящений.
С гораздо бо́льшим основанием можно назвать поэтическим признанием в любви другое мандельштамовское стихотворение 1914 года:
Как черный ангел на снегу
Ты показалась мне сегодня,
И утаить я не могу —
Есть на тебе печать Господня.
Такая странная печать —
Как бы дарованная свыше, —
Что кажется – в церковной нише
Тебе назначено стоять.
Пускай нездешняя любовь
С любовью здешней будут слиты.
Пускай бушующая кровь
Не перейдет в твои ланиты.
И нежный мрамор оттенит
Всю призрачность твоих лохмотий,
Всю наготу причастных плоти,
Но некраснеющих ланит196.
Эти строки Ахматова тоже подробно откомментировала в «Листках из дневника»:
…он написал таинственное (и не очень удачное) стихотворение про черного ангела на снегу. Надя [Н. Я. Мандельштам. – О. Л.] утверждает, что оно относится ко мне. С этим «Черным Ангелом» дело обстоит, мне думается, довольно сложно. Стихотворение для тогдашнего Мандельштама слабое и невнятное. Оно, кажется, никогда не было напечатано. По-видимому, это результат бесед с Вл. К. Шилейко, который тогда нечто подобное говорил обо мне. Но Осип тогда еще «не умел» (его выражение) писать стихи «женщине и о женщине». «Черный Ангел», вероятно первая проба, и этим объясняется его близость к моим строчкам: Черных ангелов крылья остры, Скоро будет последний суд, И малиновые костры, Словно розы в снегу растут («Четки»). Мне эти стихи Мандельштам никогда не читал197.
Читатель нашей книги знает, что стихотворение «Как черный ангел на снегу…» было далеко не первым стихотворением Мандельштама, написанным «женщине и о женщине». Более того, ключевая портретная деталь этого стихотворения – бледные ланиты адресата и/или ее скульптурного воплощения – уже встречалась нам в двух мандельштамовских стихотворениях «к женщине и о женщине» 1911 года – «Ты прошла сквозь облако тумана…» и «Не спрашивай: ты знаешь…». В этих стихотворениях цвет щек тоже упоминается в качестве едва ли не самой характерной приметы внешнего облика адресата: «На ланитах нежные румяна»; «Я созерцаю глянец / Девических ланит».
И в двух стихотворениях 1911 года, и в стихотворении «Как черный ангел на снегу…» лирический субъект мысленно обращается к адресату на ты – верная примета поэтического признания в любви у автора «Камня». Впрочем, в стихотворении 1914 года содержится и прямая констатация: «Пускай нездешняя любовь / С любовью здешней будет слита».
На наш взгляд, Ахматова напрасно сначала назвала этот поэтический текст «таинственным», а потом еще «невнятным». Таинственности и невнятности в нем не больше, если не меньше, чем в других стихотворениях Мандельштама.
В первых двух строфах лирический субъект угадывает в облике адресата ангельские черты, предполагает, что это сходство – божественный намек на ее ангельскую сущность, и воображает ее в образе статуи ангела в нише собора. В третьей строфе эта статуя предстает воплощением и небесной, и земной любви, однако небесное все же преобладает.
