Любовная лирика Мандельштама. Единство, эволюция, адресаты - Олег Андершанович Лекманов
5. Относиться к новым работам как к неожиданным подаркам.
6. Уметь смотреть картину часами.
7. Быть физически идеалом, а потому быть его вечной моделью168.
Обратив внимание на то, что оппозиция верности и неверности очень важна для стихотворения, мы начинаем перечитывать его вновь, и на второй взгляд оказывается, что присутствие не только Веры, но и Сергея Судейкина дважды обозначено уже в зачине: «нас судьба занесла» и «мы совсем не скучаем».
Это «мы совсем не скучаем», вложенное Мандельштамом в уста Вере Судейкиной, можно сопоставить с шутливым упреком мужу, который цитируется в ее дневнике: «Ах, ты, оказывается, не так уж доволен быть только со мной – нам нужны друзья». Разумеется, Судейкина не ревновала мужа к Мандельштаму, но, похоже, она слегка расстроилась из‑за того, что приход Мандельштама нарушил райское уединение двух «сельских затворников», а еще больше из‑за того, что Судейкин явно оказался «не так уж доволен быть только» с любящей женой.
Между прочим, «через плечо» в первой строфе стихотворения «хозяйка», скорее всего, глядит именно на мужа, ожидая от него подтверждения своей реплики. Если бы ее взгляд был адресован лирическому субъекту, то получалось бы, что он стоит за спиной «хозяйки», а этого не может быть, ведь лирический субъект видит, как «хозяйка» наливает мед из бутылки169.
Таким образом, супруги Судейкины, вероятно, не ошиблись, когда сопроводили печатный текст стихотворения «Золотистого меду струя из бутылки текла…» посвящением не одной Вере, но и Сергею Судейкиным. Ведь это было не столько любовное стихотворение, сколько стихотворение о любящей и верной жене – случай, в быту богемы того времени достаточно редкий и спровоцировавший Мандельштама в финале стихотворения упомянуть о возвратившемся к верной жене Одиссее.
4
В первой половине октября 1917 года Мандельштам приехал из Алушты в Феодосию. В это время там у младшей сестры Анастасии гостила Марина Цветаева. Спустя многие годы Анастасия Цветаева рассказала Екатерине Лубянниковой о встрече двух поэтов, а Лубянникова записала этот рассказ:
Мандельштам прислал телеграмму <…>: Марина, встречай. Марина попросила Асю поехать вместе с ней на вокзал и не оставлять ее с Мандельштамом наедине. Ася взяла с собой друзей. И действительно, как Мандельштам ни тянулся к Марине, как ни хотел остаться с ней вдвоем, ему этого не удалось. А Марина старалась этого не замечать. Она умела отстранять человека от себя, так же как умела притягивать. Кажется, через день Мандельштам уехал170.
Из этого рассказа следует, что Марина Цветаева во время феодосийской встречи с Мандельштамом использовала тактику, ранее опробованную ею в Александрове. Владимиру Купченко Анастасия Цветаева даже сообщила реплику, с которой Марина Цветаева обратилась к ней и к ее друзьям в Феодосии: «Пожалуйста, не оставляйте нас вдвоем»171.
Что касается отношения Мандельштама к Марине Цветаевой, то его желание «остаться с ней вдвоем» к октябрю 1917 года, очевидно, еще не остыло, и даже краткая влюбленность в Саломею Андроникову этого желания не поколебала.
Весьма правдоподобным кажется нам предположение А. А. Морозова, что женский образ, возникающий в датированном 16 августа 1917 года стихотворении Мандельштама «Еще далёко асфоделей…», связан с Цветаевой172:
1
Еще далёко асфоделей
Прозрачно-серая весна,
Пока еще на самом деле
Шуршит песок, кипит волна.
Но здесь душа моя вступает,
Как Персефона, в легкий круг,
И в царстве мертвых не бывает
Прелестных, загорелых рук.
2
Зачем же лодке доверяем
Мы тяжесть урны гробовой
И праздник черных роз свершаем
Над аметистовой водой?
Туда душа моя стремится,
За мыс туманный Меганом,
И черный парус возвратится
Оттуда после похорон.
3
Как быстро тучи пробегают
Неосвещенною грядой,
И хлопья черных роз летают
Под этой ветряной луной,
И, птица смерти и рыданья,
Влачится траурной каймой
Огромный флаг воспоминанья
За кипарисною кормой.
4
И раскрывается с шуршаньем
Печальный веер прошлых лет
Туда, где с темным содроганьем
В песок зарылся амулет;
Туда душа моя стремится,
За мыс туманный Меганом,
И черный парус возвратится
Оттуда после похорон173.
М. Л. Гаспаров проясняет реалии этого стихотворения и само стихотворение так:
Меганом – греческое название мыса между Алуштой и Коктебелем (ОМ на слух писал его «Меганон», потом исправил, но рифма осталась неточной). Там, в Коктебеле, поэт потерял амулет, знак счастья прошлых лет (воспоминания о Цветаевой?), туда должны отвезти и его самого для погребения на берегу (мотив из Горация; кипарис у греков – дерево смерти), и корабль вернется под черным парусом (мотив из мифа о Тезее и Эгее). Это еще не наступило, но поэт среди прелестных загорелых отдыхающих красавиц уже чувствует себя в царстве теней, где правит Персефона-Прозерпина, а луга, по мифам, покрыты белыми асфоделиями (а в Крыму росли желтые асфодели). Праздник черных роз – розалии, когда могилы украшались цветами174.
С Цветаевой в этом стихотворении кроме амулета – знака счастья «прошлых лет», возможно, связан мотив «прелестных, загорелых рук», прямо перекликающийся со строкой обращенного к ней стихотворения «Не веря воскресенья чуду…»: «Целую локоть загорелый», и само упоминание о цветах (асфоделиях), с которого стихотворение начинается. Отметим также, что достаточно редкий в русской поэзии мотив черного паруса возникает в стихотворении Цветаевой «Ты, срывающая покров…», датированном 26 июня 1916 года и вошедшем в цикл «Ахматовой»:
Слышу страстные голоса —
И один, что молчит упорно.
Вижу красные паруса —
И один – между ними – черный175.
Мандельштам процитированное стихотворение Цветаевой летом 1917 года, безусловно, знал, поскольку в октябре этого года сообщил ей новость, о которой Цветаева потом писала в очерке «Нездешний вечер»:
Знаю, что Ахматова <…> в 1916–17 году с моими рукописными стихами к ней не расставалась и до того доносила их в сумочке, что одни складки и трещины остались. Этот рассказ Осипа Мандельштама – одна из самых моих больших радостей за жизнь176.
Важнее, однако, отметить, что в стихотворении «Еще далёко асфоделей…» продолжается со-/противопоставление красоты женщины и смерти, у Мандельштама начатое в стихотворении «Дочь Андроника Комнена…». Но если в стихотворении, обращенном к
