«Крот» в генеральских лампасах - Владимир Матвеевич Чиков
— Да, я вас понял! 7 июня, в четверг. О’кей!
Положив трубку, Мори сообщил:
— У нас будет с вами еще одна, заключительная встреча. Вы слышали это?
Топхэт пожал плечами.
— Она должна состояться перед вашим убытием из Америки, 7 июня, в семь часов вечера. Но не здесь, а в другом отеле, расположенном на 36-й стрит, в холле на пятом этаже. Учитывая, что у нас будет еще одна встреча, то мы на этом сегодня закончим. — Мори встал и, выходя из-за стола, спросил: — Вы запомнили, когда и где мы в последний раз встречаемся? Повторите, пожалуйста.
— В четверг, 7 июня, в отеле на 36-й стрит в семь вечера на пятом этаже, — ответил поднявшийся вслед за ним Топхэт.
— О’кей. Сегодня я еще раз убедился, что вы, мистер Поляков, обладаете прекрасной памятью, — польстил ему американец. Когда тот подошел уже к двери, он напомнил ему: — Не забудьте забрать сумку с подарками.
— Спасибо…
Четверг, 7 июня, 36-я стрит Нью-Йорка
В тот день, 7 июня, Джон Мори встретил Топхэта как никогда ранее приветливо и провел его сразу к сервированному столу.
— Это будет наш прощальный вечер, — успокаивающе произнес американец. — Присаживайтесь, пожалуйста. Я полагаю, что пить мы будем только виски?
Подобие улыбки появилось и на лице Топхэта.
— Я бы предпочел ничего не пить, — ответил он, положив на край стола свою кожаную папку. — Вы же знаете, что я не пью и не курю.
— Но как говорят у вас, в России, должны же мы выпить на посошок, на дорожку?
У Джона было хорошее настроение, и оно невольно передалось и Полякову, который решил осчастливить в этот день своего визави не только выдачей нелегала Мэйси, но и выкраденной из резидентуры совершенно секретной документацией [28].
— Что ж, придется выпить, — поморщился Топхэт. — Но прежде чем это сделать, хотел бы в последний раз спросить вас, мистер Мори, о доверии ко мне с американской стороны. Так скажите напоследок, вы все еще сомневаетесь во мне?
— Нет! — твердо ответил Джон. — Сомнения были у моего руководства, в том числе и у директора ФБР мистера Гувера. Эти сомнения возникали у них после каждой нашей встречи только из-за того, что сведения, которые вы передавали мне, а я — им, казались невероятными. Они не могли поверить, чтобы один человек мог располагать таким большим объемом сногсшибательной секретной информации. И поэтому они так долго не доверяли вам.
Удивленный откровенным признанием фэбээровца, Поляков долго и задумчиво вглядывался в прозрачную жидкость в рюмке, как будто надеялся что-то там увидеть. Пригубив рюмку, он от всего сердца продекламировал:
— Хотите верьте, хотите нет, но я получил большое удовлетворение от красивой жизни в Америке и от контактов лично с вами. И если нам удастся отвести мир от угрозы коммунизма и возникновения ядерной войны, то это будет означать, что наши усилия были не напрасными. Войны пока нет, и става Богу, а с коммунизмом мы еще поборемся. Разумеется, совместными силами.
— Вот и давайте за это выпьем! Итак, за нашу совместную борьбу! — воскликнул Джон. — За наши с вами успехи, мистер Поляков!
— И чтобы о них, наших успехах, никогда не узнала советская контрразведка! — добавил Топхэт.
Они чокнулись и, сделав глоток, продолжили беседу о необходимости борьбы с коммунистической идеологией. Вспомнив о том, что надо еще успеть на организованный им прощальный ужин в советской миссии Военно-штабного комитета, Поляков, предупредив об этом своего оператора, взял с края стола папку и вытащил из нее фотографии с отснятым текстом. Подавая их Джону, сказал:
— А теперь я плачу вам натурой вот этими документами за те подарки, которые вы преподнесли мне на предыдущей встрече…
— Что это? — удивился фэбээровец.
— Это переснятый мною секретный справочник об организации оперативной работы военной разведки за границей. В нем дается полное представление о разведывательной деятельности ГРУ.
— Вот это да! — не удержавшись, воскликнул Джон Мори.
— Кроме того, в справочнике есть все данные о Военно-дипломатической академии и о порядке подбора кандидатов на учебу в ней.
— Так это же стоит гораздо больших денег, чем врученные вам подарки на прошлой встрече!
— Но это еще не все… 3аписывайте… Или запоминайте… Джон Мори, потирая руки, расцвел от счастья.
— Чтобы доказать, что буду и впредь полезен Америке, сдаю вам последних двух разведчиков-нелегалов, выдачу которых я придержал до сегодняшней заключительной явки. Это самые перспективные нелегалы. В интересах собственной безопасности не буду называть их установочные данные, ограничусь лишь сообщением о местах постановки сигналов и о закладке тайников для них. Вам надо лишь установить постоянное наблюдение за местами постановки меток и ждать дня и часа выполнения тайниковых операций. На первую из них должна выйти симпатичная женщина лет пятидесяти пяти. Последующее наружное наблюдение позволит вам установить не только ее, но и нашего разведчика из резидентуры, который явится снимать поставленный сигнал о закладке или об изъятии тайника. Считаю, что этого будет вполне достаточно для разоблачения и ареста наших двух самых ценных нелегалов.
— А вы не могли бы назвать хотя бы приблизительную дату предстоящей тайниковой операции? — спросил Джон и замер в ожидании ответа.
— А вот этого я не знаю. Ведите негласное наблюдение за местом закладки тайника и за местом постановки сигнала русской буквой «К», засекайте и устанавливайте эту женщину, но арестовывать ее вы должны, как я говорил вам раньше, только после моего отъезда [29] из США. Где-нибудь через месяц, а лучше всего через два или три месяца.
Подумав, Топхэт назвал ее оперативный псевдоним — Мэйси[30], затем стал рассказывать все, что знал о ней, и даже похвастался, что отвечал за ее подготовку и вывод за кордон.
Мэйси действительно была светлой личностью, вызывающей восхищение. Она родилась в Минске. Училась в школе, потом в музыкальном техникуме на отделении вокала и фортепиано. Педагоги предрекали ей учебу в Ленинградской консерватории и сцену в оперном театре. Но после замужества ей пришлось оставить все это и переехать к мужу в военный городок, где она поступила на высшие курсы иностранных языков при ленинградском отделении Академии наук СССР. Когда же заполыхала гражданская война в Испании, она попросилась в военкомате как человек, владеющий испанским языком, направить ее добровольцем на борьбу с фашизмом. Ее просьбу удовлетворили. Потом она вернулась в Россию. Годы Великой Отечественной войны — 900 блокадных дней и ночей — она провела в Ленинграде, работала медсестрой
