Рождённый бурей - В. С. Трусов
Дом Островского был открыт для многих. Его популярность была велика. Каждый хотел видеть этого твердокаменного большевика, легендарного человека, в котором воплотились черты безгранич-його терпения, мужества и любви к Родине. С ним разговаривали отдыхающие и гастролирующие артисты. Своей игрой, пением, рассказами они хотели отдать ему часть своего таланта, чтобы восполнить то, что он не мог видеть. Поэты читали ему стихи, а прозаики хотели поделиться секретами своего мастерства. Знатные стахановцы — Герои Труда рассказывали о своих достижениях. И каждый по крупице заряжал мозг Островского энергией, которая ему нужна была в творческой работе и борьбе с недугами.
А у него в свою очередь хватало силы всех встречать с радушием, всем оказывать внимание, проявлять интерес к их работе, увлечениям.
В воспоминаниях людей, знавших Островского в то время, имеется общая черта. Они не видели покоренного болезнями человека, замкнувшегося в своем горе, а видели перед собой бойца, будто он только что соскочил с боевого коня после сражения, прилег отдохнуть на лужайке и любуется небом, птицами, которые плавают на просторе, его глаза были так ясны, словно освещенные внутренним огнем, сверкали молодо и жизнерадостно. А буденовский шлем и клинок, которые висели на стене, рождали представление, что этот боец отдохнет и поднимется, вновь оседлает коня и поскачет навстречу вражеской цепи.
Дух коллективизма, товарищества был ярко выражен в поведении Островского. У него выработался действительно коммунистический взгляд на личные трагедии. Он рассуждал: «Эгоист погибает раньше всего. Он живет в себе и для себя. И если поковеркано его «я», то ему нечем жить. Перед ним ночь эгоизма, обреченности. Но когда человек живет не для себя, когда он растворяется в общественном, то его трудно убить: ведь надо убить все окружающее, убить всю страну, всю жизнь…
И я презираю людей, которых нарыв на пальце выводит из равновесия, заслоняет все, для которых настроение жены важнее революции, которые из ревности готовы разнести дом, перебить окна и всю посуду».
Партийный взгляд у него был и на отношения человека с обществом. Он ненавидел тех, кто стремился обществу дать поменьше, урвать у него побольше, а на общественные беды смотрел как на нечто постороннее, говоря, что «это меня не касается».
Болтуны и двурушники не раз встречались на его пути, и он знал их пагубное влияние, со всею силою идейной убежденности выступал против них. Ведь иной словно усыпит слушателей своими сладкими речами, разовьет перед ними такие фантастические перспективы, что у людей голова закружится. Но стоит ему сойти с трибуны, его и след потеряется. Островский терпеть не мог таких краснобаев.
В мире сгущались тучи войны. Все сильнее росли раскаты орудийного грома. Кровь лилась в Испании. Фашисты все поставили на карту войны. Они грозили всему миру.
Разве мог спокойно слушать о чудовищных зверствах фашистских молодчиков в Испании Николай Островский? Нет. Он стремился к действию. Он хотел помочь испанскому рабочему классу и крестьянству в борьбе. Но чем? Если бы смог подняться на ноги, он бы поехал в Испанию и, как Матэ Залка, его друг, вступил в Интернациональную бригаду. Но встать он не мог. Зато каждый день, как только приносили газеты, говорил Александре Петровне Лазаревой, своему секретарю, или матери:
— Читайте, что там в Испании?
Слушал, лицо становилось суровым. Он представлял, как бойцы интернациональных бригад вместе с испанскими героями дерутся на баррикадах, отражая натиск фашистов, как советские ребята — добровольцы соколами летают в небе Испании, сражаясь с фашистскими асами, как танкисты утюжат противника.
Когда Николай узнал, что начат сбор средств в фонд помощи испанским женщинам и детям, он сразу же внес тысячу рублей, а его мать, Ольга Осиповна, от своего имени внесла двести рублей.
Но самым сильным оружием было его слово. Он хотел, чтобы «Как закалялась сталь» была в рядах защитников испанских сел и городов, чтобы его голос пропагандиста не замыкался стенами его квартиры, а летел дальше, по всему свету.
«Многие еще не понимают, что такое фашизм. А он похож на сумасшедшего с бомбой в руках, который выбежал на улицу. Куда он швырнет эту бомбу? Никто не знает. Парижские и лондонские деятели только разводят руками да пожимают плечами, а сумасшедший творит свое черное дело безнаказанно. Они думают, что он обойдет их стороной. Напрасно. Жестоко просчитаются. Поймут, но поздно. Только наше правительство, большевики и весь рабочий класс страны раскусили гнилую сущность фашизма и дадут ему отпор», — рассуждал Николай, анализируя ход международных событий.
Он хотел, чтобы как можно лучше была подготовлена наша молодежь, на плечи которой выпадут наибольшие тяготы, и поэтому стремился воспитать в ней такое сознание, чтобы даже один боец, попавший в самое, казалось бы, безвыходное положение, нашел в себе силу и мужество для борьбы, чтобы он мог нанести врагу поражение, хотя бы и ценою собственной жизни.
30 сентября 1936 года к нему пришел корреспондент английской газеты «Ньюс кроникл». Островский завел речь о надвигающихся битвах, о том, что борьба будет ожесточенной, с ненавистью говорил о фашизме. Гитлер сумел обмануть немецкий народ, заразить его ядом шовинизма и расизма. Но фашизм не пройдет. Советский народ, Коммунистическая партия полны решимости преградить путь коричневой чуме.
22 октября Островский опять поехал в Москву. Это была последняя его дорога. Столица жила в преддверии девятнадцатой годовщины Октябрьской революции. И она выглядела еще краше. Николай снова встретился с Раисой Порфирьевной, с друзьями — писателями, журналистами. Он вновь очутился в водовороте столичной жизни.
Работа над романом «Рожденные бурей» продолжалась. «Мне незачем выходить в свет со скучной и неинтересной книгой», — писал он Анне Караваевой. И требовал от издательств: не сдавать рукопись в набор, пока он не сделает всю редакторскую работу и не внесет поправки, дополнения и изменения на основании критических замечаний рецензентов. Островский стремился, чтобы, прежде чем издать книгу, ее «обстреляло» как можно больше опытных бойцов — мастеров художественного слова.
В. С. Трусов Поэтому еще до отъезда в Москву он просил товарищей подготовить широкое обсуждение рукописи на президиуме правления Союза советских писателей. И такое обсуждение первой части романа «Рожденные бурей» состоялось 15 ноября 1936 года на его московской квартире.
Учитывая особое положение автора, Островский предварил выступления собравшихся товарищей и направил их на решительную критику, без каких-либо скидок. Во вступительном слове он сказал:
— Подойдите ко мне как к писателю, отвечающему за свое произведение
