Кристиан Бейл - Смертельный гамбит. Кто убивает кумиров?

— Вы очень серьезный, Крис, я просто шучу.

— А я сижу, анализирую образный ряд, — рассмеялся наконец и я.

Долгий, пристальный взгляд «английской розы», потом мягкая улыбка, и ее пальцы крепко, почти по-мужски сжали мою руку в пожатии.

— Сделайте отличную передачу, мистер Бейл. Это должно стать достоянием общественности.

Я пообещал.

А потом мы до утра сидели и смотрели на звездное небо. Я ощущал себя счастливым обладателем самой лучшей ночи, проведенной со сказочной принцессой. Курил, несколько раз ходил за кофе, пока наконец повар не сжалился надо мной и не вручил мне термос. Пока я бегал туда-сюда, Диана сидела и что-то писала на листочках бумаги. Когда мы выпили по второму литру кофе, заговорили о программе, которую я буду делать. Я пожимал плечами, а леди Ди хотела от меня определенности:

— Хорошо, тогда десять минут молчим — я просто сформулирую, — предложил я компромисс.

Британская принцесса послушно кивнула и снова занялась своими записями. Я думал, что люблю этого человека иррационально, вот за то, что он просто есть такой, каким я его вижу.

— Это будут просто истории детей, — начал я.

Рассвело, когда я закончил свою историю, и Диана снова пожала мне руку. Не очень уместно, что я подумал об этом в тот момент, но мне показалось, более эротичного прикосновения женщины я не переживал. Считайте меня богохульником. Кстати, охранника своего принцесса увидела первой. Она тут же легко поднялась на ноги и, словно не было бессонной ночи, быстро пошла к нему навстречу. До этого отдала мне свои листки и чуть грустно сказала:

— Сказка о счастливой принцессе продолжается.

Больше мы никогда не виделись, и я никогда после этого не бывал в Анголе. И никогда больше не воспринимал всерьез мнения политологов, которые, сидя в своих красивых креслах, рассуждали о «политиканке» Диане Спенсер. Рассуждавшие не были даже близко рядом с детьми, которые по дороге в школу подрывались на противопехотных минах.

Да, я немного пафосен, потому что меня изумляет иногда способность разрушать.

А на листках, которые в то утро отдала мне принцесса, была торопливо написана сказка. Вчитываясь в эти строки, я думал: от волшебства в ней осталась только сама Прохлада. Так она и называлась.

Прохлада

Смотри, кто движется навстречу, идет, как во сне.

Она шла по Городу. Имя ей было Прохлада, хотя никто не звал ее так и никто не знал, когда она впервые родилась. Это случалось с ней с тех пор, как деревья выросли и стали отбрасывать тень, с тех пор, как вечер и ночь начали сменять дни и утра, а осень — лето, а дожди — зной. Если бы возле Города были горы, она могла бы спуститься оттуда, но Город стоял на равнине, и там не росли леса и не текли реки.

Она пробралась в Город под вечер и шла вверх по улице, стараясь не задевать стен домов и асфальта, раскалившихся за день. Это было смертельно опасно: зной превосходил ее силой, мог с легкостью погубить даже на закате. Время холодов, близких родичей, не пришло — спасти ее было некому. Именно поэтому походка девушки была такой легкой, а со стороны вообще казалась плывущей.

Ветер перебирал ее распущенные русые волосы, легонько теребил подол короткого сарафана. Она не обижалась на ветер за подобные ласки, ведь они приходились друг другу дальней родней. Каблучки открытых туфелек не касались асфальта, который успел расплавиться за жаркий день и теперь застывал причудливыми волнами. Ей это напоминало дюны в пустыне, и она улыбалась про себя.

Вслед за закатом, с противоположной стороны горизонта, темно-синими пятнами чернил потянулась ночь; улицы постепенно наполнялись народом, а девушка все продолжала идти, оставляя за собой в воздухе невидимый след. Многочисленные взгляды скользили по ее фигуре, но она не останавливалась.

Когда она задержалась возле ярко освещенной витрины, то увидела молодого парня, который следовал за ней. Их взгляды встретились, отчего он сперва резко остановился, а потом пошел к ней еще более решительно. Она тоже прибавила шагу и, желая оторваться от преследователя, быстро свернула за угол. Парень побежал, но почему-то не мог догнать девушку, чья походка из плывущей превратилась в летящую. И все же она знала, что ей нельзя затеряться в толпе, а силы постепенно покидали. Она скрылась в слабо освещенном закоулке, парень рванул за ней. Ему показалось, будто силуэт девушки в сумраке излучает сияние.

Закоулок оканчивался тупиком. Она поняла это и повернулась к парню лицом. Он не пугал ее, просто сил оставалось совсем чуть-чуть. Шаг за шагом она стала отступать.

— Эй, постой! Не бойся! — окликнул ее парень.

Шаг. И еще. И еще.

— Подожди! Я ничего плохого тебе не сделаю.

До стены оставалось несколько метров.

— Не бойся! Скажи, как твое имя?

Молчание.

Она почувствовала стену спиной раньше, чем прикоснулась к ней. Ни страха, ни огорчения не было в ее глазах. Она посмотрела в темное небо августа, усыпанное звездами, — там нашлось нечто понятное ей одной. Тихо улыбнулась небу и своим мыслям. И растаяла.

Парень увидел, как она исчезла, но понять, как это произошло, не мог. Он подбежал к месту, где она стояла, но не нашел даже одежды. Он легонько провел ладонью по стене, к которой она прислонилась…

Неожиданно для себя самого парень вдруг внимательно посмотрел на застывшие в душном воздухе деревья и темную траву на газонах, покрытую пылью. Потом его взгляд взметнулся к небу. Осень смотрела на Город сверху вниз, обнимая его обеими руками, как ребенок игрушку. Ее дыхание постепенно заполняло лабиринты улиц.

Выпадала роса.

Я очень не хотел говорить с Джерри Рубеном об этом. Честно признаться, вообще не хотел писать о Диане Спенсер, но тут в прессе появилась информация, что принцесса все же была беременна. Мохамед Аль-Файед — мультимиллиардер и отец Доди Аль-Файеда, который разбился 31 августа 1997 года в Париже вместе с Дианой, заявил:

Смешно читать подтверждение, а потом отрицание информации, которая косвенным образом была известна еще до трагедии, поскольку Диана и Доди выбирали комнату для будущего ребенка на вилле, которую я им подарил. Более того, возмутительно отказываться предоставить материалы по состоянию здоровья погибших, если это способно хоть как-то пролить свет на трагедию!

Горе отца понять можно. Горе сыновей, потерявших мать, тоже. Горе нации, лишившейся любимой принцессы, понять легко тем более. В этом водовороте все еще переживаемой утраты пока отсутствует только одно: внятность версии, которая превращает смерть Дианы в не менее загадочное убийство, чем убийство Джона Кеннеди.