Лев Славин - За нашу и вашу свободу: Повесть о Ярославе Домбровском

— Это кто же пишет?

— Герцен! — с гордостью сказал Залеский. — Он, знаешь, друг поляков. Его идея — вообще свободная федерация славянских народов. Вот так вот. Знаешь, Ярослав, почитаешь «Колокол» — и сам вырастаешь в собственных глазах. Не такой скотиной чувствуешь себя.

Слова эти вырвались у Каетана с какой-то искренностью. Словно спохватившись, он быстро спрятал журнал в кофр, замкнул его и ключ спрятал в карман.

— Ты забудь, что я давеча говорил об отсутствии смелости, — сказал он и снизил голос до доверительного шепота. — В Варшаве что-то зреет.

— Что же? — спросил Домбровский, тоже поневоле понизив голос.

— Много не знаю, но кое-что знаю. Тебе скажу. Есть тайные организации. Они готовят…

— Да? Восстание? — жадно прошептал Ярослав.

— Ну, ты ведь знаешь наших поляков. Где два поляка — там три партии. Есть белые и есть красные.

— Объясни.

— Сейчас. Не перебивай. Я тебе коротко. Красные — это мещане из мелких, шляхтичи победнее, из хуторов, из маленьких маёнтеков,[7] ну, всякие там сапожники, лудильщики и прочая ремесленная шушера. Да еще студенты.

— А белые?

— А белые — это солидный народ: помещики, фабриканты, аристократия.

— Чего хотят те и другие? — спрашивал Домбровский повелительным тоном.

— Ну и красные и белые хотят одного: самостоятельной Польши. И пути у них одинаковые: восстание.

— В чем же разница? Ты что-то путаешь, Каетан! — сказал Ярослав строго.

— А разница вот в чем. Красные считают, что в первую очередь надо поднять крестьянское восстание. А белые считают, что крестьян не надо привлекать к восстанию.

— Вот оно что!

— Да! А есть еще третья группа — маркиза Велёпольского. Он считает, что вообще восстания не надо. Можно мирно договориться с царским правительством, чтобы Польша осталась в составе Российской империи, но получила автономию.

Домбровский задумался, вертя в руках стакан.

— Выпьем! — сказал Залеский.

Ярослав машинально глотнул. Каетан осушил стакан до дна.

— Куда ж тебя тянет, Ярослав? К белым, к красным или к Велёпольскому? — допытывался он.

Домбровский очнулся от задумчивости.

— Дворянская революция не удается, — сказал он. — Не удалась она в России в двадцать пятом году. Не удалась она в Польше в тридцать первом. Без народа дело не пойдет.

Он встал.

— Посиди, выпьем еще, — взмолился Каетан. — У меня еще бутылочка найдется.

Но Ярослав быстро попрощался и ушел. Ему хотелось остаться одному и поразмыслить над всем слышанным. Немного ему рассказал Залеский, но и это немногое взволновало Ярослава. Не пересидит ли он здесь на Кавказе? Не опоздает ли он? Правильный ли он избрал путь? Через Кавказ в Петербург и оттуда в Варшаву. Не слишком ли это долго и сложно? Нет! Иначе нельзя. Иного маршрута история ему не дает. Именно история. Ибо смолоду жило в Ярославе сознание своей исторической миссии. «Я предназначен свободе и Польше, и иного пути мне нет…»

С 17 марта по 1 апреля, две недели, русские пушки, не переставая, изрыгали огонь и смерть на аул Ведень, в котором заперся Шамиль. Две недели день и ночь русские ядра крошили, мололи, обращали в прах форты и скалы этого горного гнезда. На 1 апреля был назначен штурм. Накануне солдаты надели чистые рубахи, многие исповедовались у полковых священников, кто пограмотнее, писали письма родным. Знали, что Шамиль и его мюриды будут сопротивляться отчаянно.

Но когда отряды генерала Мищенко ворвались в аул, они нашли его пустым. Под покровом ночной темноты Шамиль бежал за Андийское Койсу. Над Веденем поднялся трехцветный русский флаг. Окрестные наибы, отложившиеся от Шамиля, заявили о своем подчинении «белому царю». Вся Ичкерия покорилась русским. Но Шамиль еще был на свободе и вел священную войну «газават».

Рухнули планы Домбровского. Он полагал, что с падением Веденя он сможет ходатайствовать об откомандировании его в Петербург для прохождения испытаний в Академию генерального штаба. Когда он заикнулся об этом Небольсину, тот недовольно хмыкнул. За последнее дело он получил погоны полковника. Всего один шаг теперь отделял его от генеральских эполет. Быстрое возвышение не испортило его простой добродушный нрав. По-прежнему он отличал Домбровского. Однако просьба Ярослава огорчила его.

— Ты хочешь бросить меня, душа моя? — сказал он. — Немного осталось нас, старых кавказцев. Мне уже за шестьдесят. Евдокимов не утихомирится, пока не схватит Шамиля за холку. Я тебя не удерживаю. Но без тебя мне будет трудно. Ты мой костыль. А дальше действуй как знаешь…

Домбровский остался. Он корил себя за это. Да, он любит старого славного Небольсина. Но надо уметь жертвовать личным ради высокой общей цели. А в то же время покинуть армию в такой момент не позволяет воинская честь. Но ведь эта армия ведет несправедливую войну. Как примирить все эти противоречия? Ярослав знал, что Небольсин не откажет ему в командировке. И все же он останется здесь, на Кавказе. И сделает он это потому, что и верность друзьям — одна из наиболее высоких добродетелей.

Впрочем, война явно кончалась. В Ведень прибыл сам генерал-фельдмаршал и наместник Кавказа князь Барятинский. Он разделил армию на три колонны — чеченскую, дагестанскую и лезгинскую. Все они с разных сторон концентрически стягивались к долине реки Андийское Койсу. Разведка донесла, что Шамиль укрепил гору Килитль, а правый берег реки загромоздил огромными непроходимыми каменными завалами. Оборону здесь он поручил своему сыну Кази-Магоме. Дагестанской колонной командовал Небольсин.

Лезгинский и чеченский отряды пошли в лоб на неприятеля. Повторные атаки следовали одна за другой, но преодолеть оборону Кази-Магомы им не удалось. Потерпев значительный урон, обе колонны отступили. Князь Барятинский, наблюдавший бой через подзорную трубу, холодно заметил генералу Евдокимову:

— Ваши люди, генерал, плохо подготовлены к преодолению долговременных препятствий.

Генерал молча кусал седой ус. Он был вне себя от ярости. Он тут же разжаловал нескольких офицеров за трусость и поставил во главе рот старых унтер-офицеров. Сам он вышел перед атакующими и с криком: «Видно, вас генералы должны водить в атаку, так вашу мать!» — бросился вперед, не обращая внимания на свистевшие вокруг пули. «Безумец», — сказал генерал-фельдмаршал и послал за Евдокимовым адъютантов с приказом вернуть его на наблюдательный пункт. Эта атака не удалась, как и предыдущие.

В это время дагестанская колонна во главе с полковником Небольсиным, совершив глубокий обход, подошла к реке, у переправы Сагрытло. Противоположный берег был настолько крут и обрывист, что Кази-Магома счел возможным не укреплять его. К тому же отсюда было далеко до его расположений. Обо всем этом ночная разведка донесла Небольсину. Он распорядился захватить с собой веревки и лестницы. Пришли сюда затемно. Еще по дороге, в буковом лесу свалили деревья и связали плоты. Первая рота под командой Домбровского перебралась благополучно.