Время собирать груши - Михаил Яковлевич Грушевский
Это был очень любопытный для меня киноопыт. И я очень рад, что не только согласился сыграть, как бы поиронизировать над собой, а потребовал, чтобы сценарий изменили, потому что было как-то вяленько. Я сказал: «Давайте уделаем меня качественно. Наделите меня злобным характером, самодурством, чтобы получился такой быдлоюморист».
Были у меня и еще киношные опыты. Например, в 2005 году я снялся в роли композитора Никиты Богословского в телесериале «Звезда эпохи». Точнее, это была даже не роль, просто эпизод. Там все было про сталинскую эпоху. Но наследники не дали разрешение на использование реальных героев той эпохи, и Богословский стал Богославским или Богуславским. Я был в гриме, в костюме. Ой, как же тяжело носить шерсть тяжелую, колючую, советскую. Плюс я был в парике. Там еще играли Марина Александрова, Александр Домогаров, Сергей Жигунов… Сталина, кстати, играл Армен Джигарханян. И я в нескольких сценках. И поскольку у меня была небольшая свобода творчества и режиссер Юрий Кара разрешил мне использовать какие-то «красочки», я вплел туда известную историю невероятного розыгрыша Никиты Богословского.
Это знаменитая история. Как-то раз два маститых композитора, Никита Богословский и Сигизмунд Кац, отправились в большое гастрольное турне по городам Советского Союза. По контракту они делили концерт на две части: в первой выступал Богословский, а во второй Кац, или наоборот. В одном из городов композиторы должны были дать два концерта одновременно. Они немного подумали и быстро нашли выход из ситуации. На один концерт поехал Богословский, а на другой – Сигизмунд Кац, а во время антракта они должны были сеcть в такси, быстро доехать до другого зала и сыграть свою программу. И вот тут-то в голове Никиты Богословского и созрела гениальная шутка. Композитор воспользовался тем фактом, что ни его, ни Каца не знали в лицо, и он вышел на сцену, раскланялся перед полным залом и представился: «Здравствуйте, я композитор Сигизмунд Кац». Зрители устроили ему просто шквал аплодисментов, а он, будучи прекрасным актером и импровизатором, с легкостью сымитировал речь Каца и рассказал публике о «своей» жизни и о «своем» творчестве. Затем Никита Владимирович сел за инструмент и виртуозно исполнил все песни Сигизмунда Абрамовича. Никто из зрителей даже не заподозрил подмены. Первое отделение концерта закончилось, а потом Никита Богословский быстро раскланялся, сел в такси и умчался на второй концерт. А вместо него во время антракта приехал настоящий Сигизмунд Кац. В начале второго отделения он вышел на сцену, поклонился и представляется публике: «Здравствуйте, я композитор Сигизмунд Кац». Публика замерла в недоумении. Видя, что зал как-то странно молчит, композитор начал рассказывать свою биографию и знакомить зрителей со своим творчеством. Народ ничего не понимал и молчал. Опешивший Кац сел за инструмент и начал исполнять свои знаменитые песни. А в ответ вместо бурных аплодисментов – гомерический хохот.
Я изложил эту историю, но поскольку Каца мало знала широкая общественность, решил: пускай это будет Дмитрий Яковлевич Покрасс и его песня-марш «Красные кавалеристы». С этой песней, кстати, тоже связана одна история. Якобы после концерта в Колонном зале Дома Союзов в сталинскую эпоху к Покрассу подошел Семен Михайлович Буденный и сказал:
– Покрасс, ты молодец, а твоя песня про Первую конную – шедевр. Может быть, ты еще такую же боевую песню сочинишь?
– Расскажите какую-нибудь историю, какую-то фактуру дайте.
– Хорошо, рассказываю. Помню, как-то один раз врываемся мы в одно жидовское село, шашки наголо, и я командую… Погоди, Покрасс, а ты сам-то по национальности кто будешь?
– Я – еврей…
– Тогда я тебе другую историю расскажу…
Даже если этой истории не было, то это очень смешная байка.
В общем, я сыграл эту эпизодическую роль, но фильм получился заметный, мне многие люди рассказывали, что видели меня и не сразу узнали. Но сказать, что это прямо актерская работа, я не могу.
А в 2015 году в последней режиссерской картине Станислава Говорухина «Конец прекрасной эпохи» я озвучил голос Никиты Сергеевича Хрущёва. На этот раз, по сравнению с работой у Гайдая, мне было легче: Говорухин попросил озвучить отдельные эпизоды. Теперь технологии настолько шагнули вперед, что я никакого актера в кадре перед собой не видел, нужно было просто наговаривать какие-то хрущевские кусочки. Но сложнее мне было в другом плане. Я не показывал со сцены Хрущёва, то есть у меня были в каких-то номерах образы исторических героев советских разных эпох, но как раз Хрущёв не попадал, как-то я его не представлял себе, и его долго не было в кино, так как при Брежневе это вообще была фигура умолчания. Его волюнтаризм и субъективизм были разоблачены, а дальше Хрущёв просто выпал полностью, и я очень плохо представлял себе его фигуру.
И что еще характерно, как и в случае с Гайдаем, я категорически отказался брать за эту работу вознаграждение, потому что для меня было честью само приглашение такого режиссера, как Говорухин. Но раз он попросил, я прослушал какие-то выступления Хрущёва. Например, ту знаменитую историю с разгоном в 1962 году выставки художников-авангардистов в Манеже. Хрущёва подготовили, и он уже с ненавистью приехал. И орал на художников, употребляя, среди прочих, такие слова, как «дерьмо», «говно», «мазня». Хрущев говорил: «Вы что, рисовать не умеете? Мой внук и то лучше нарисует! Вы что – мужики или педерасты проклятые, как вы можете так писать? Есть у вас совесть? Все это не нужно советскому народу. Запретить! Все запретить! Прекратить это безобразие!» Он срывался на какой-то адский фальцет. Я все это прослушал, и это мне помогло настроиться на волну этого малообразованного человека. Как мне кажется, Хрущёв был последним поколением советских руководителей, которое свято верило в построение коммунизма. Эта утопия, кажется, глубоко в его сердце сидела. А вот Брежнев уже был буржуазен. Мы знаем, что он любил дорогие автомобили, любил красивую жизнь, красивый отдых, охоту. Он ездил по миру, и ему нравились дорогие аксессуары. А вот Хрущёв был абсолютным романтиком коммунистического строительства.
Вот так благодаря Станиславу Сергеевичу Говорухину я прикоснулся к такой фигуре, хотя это было темное пятно в моей концертной деятельности и я
