Марина Цветаева. Письма. 1928-1932 - Марина Ивановна Цветаева
Всё это, конечно, переплеснется в стихи [247]. Абсолютное сходство с земной любовью, которую я тоже не люблю и которой я обязана своими хорошими стихами и — м<ожет> б<ыть> — часами. (Конечно, часами раз — стихами!)
На́ море — физически — бываю мало. Утром вожусь и пишу, после завтрака иду одна в ту рощицу (нашу, которую Вы никогда не увидите, вот листики), на́ море бываю с 3 ч<асов> до 5 ч<асов>, купаюсь, сохну, чураюсь местной русской колонии, растущей с каждым часом, от 5 ч<асов> до 7 ч<асов>, опять стихи и письма, — ужин — ночная прогулка — Лесков [248] — сон. Во́т день и дни.
С Вами бы мы исходили все окрестности. Могла бы с Саввой А<ндреевым>, но у него велосипед, к<отор>ый он, естественно, не променяет на мое общество. Могла бы с Владиком [249] (приехал вчера), но он 1) дико обжёгся, 2) облезши будет еще обжигаться и опять облезать, — и все это либо лежа, либо плавая.
Кроме всего, по чести, мне после Вас ни с кем не ходится и не беседуется (ходьба: беседа: одно). Здесь много юношей, с каждым днем больше, храни их Бог! М<ожет> б<ыть> Бог и хранит, но боги не хранят, боги о них и не знают, как и они — о богах. А я друго́го ничего не знаю.
Нынче начнем снимать, в два аппарата, тождественных, — В<ера> А<лександровна> Сувчинская привезла свой. Сниму и дачу, и плаж, и ту рощицу. А Вы захватите свой и поснимайте мне повороты дорог, по которым…
Все хорошо, дружочек, все как надо.
Перед отъездом передайте ключи Ал<ександре> Зах<аровне>, если не собирается уезжать, а — собирается — бабушке Туржанской [250].
Дружочек, большая просьба, у Вас есть мои деньги, купите мне хороший стальной лорнет (серебряного цвета, не золотого) скорее на коротком стержне, крепкий, хорошо действующий, не расхлябанный, — в общем самый простой, и вышлите мне сюда по почте в коробочке. Стекла подберу в Ройяне, ибо №№ не знаю. Могла бы и весь лорнет купить здесь, но так как это вещь каждого часа и надолго — хочется, чтобы она была связана с Вами. Оправа, конечно, должна быть круглая <рисунок>. Если Вас не затруднит, осуществите это поскорее, хожу не только без глаз, но и без возможности их. Вторая просьба. Помните Rue Vaugirard (возле Bd Montparnasse) где мы с Вами были. Пойдите по нашим неостывшим следам, по правой стороне, и обратите внимание на витрину одного из первых антикварных магазинов, с огромным количеством мелочей, все цены обозначены, дешевые. Продает дама, средних лет, скромная. Купите там для Али коралловое ожерелье (не то 20, не то 40 фр<анков>) просто кораллы на нитке, одна нитка, другой нет, висит в витрине. Хочу ей подарить ко дню рожденья (в сентябре). Вышлите вместе с лорнетом, оценив в какую-н<и>б<удь> небольшую сумму. Этот магазинчик (у него 2 окна, бусы и мелочи в первом, если идти от Montparn<asse>) тогда был заперт. Он не то первый не то второй по Vaugirard, с правой стороны.
Да! никому о нем не говорите, это мой магазин, а то всё растащут до моего приезда, я на многое зарюсь.
О моих поручениях (лорнет и кораллы) в письмах упоминайте какими-н<и>б<удь> общими словами, хочу чтобы Але был сюрприз.
С бусами не откладывайте, их могут купить. Кораллы настоящие (помните Ундину и Бертальду? [251] Чудное место!) — потому мне и хочется их для Али.
Да! Когда Ваш день рождения и имянины? Мои имянины 17/30 июля, поздравлять не с чем, но вспомнить можно. Хотя — есть с чем: с именем! Чудное имя, а? Назовете так дочь?
Хожу в Ваших бусах и в Вашем любимом платье, самом голом (для солнца, а не для мужчин!) т. е. с открытыми плечами, цвета мореного дуба (плечи, а не платье, платье с цветочками).
Деточка! Завтра же, по мере сил и возможности, окрещу стихи, нужно найти тетрадку и восстановить в памяти — что́ давала [252], сейчас тороплюсь на почту. Буду идти чудным выжженным холмом, который — один — предпочитаю всему морю. (Холм: земная волна).
До завтра, дружочек, пишите чаще, — можно — а мне — нужно.
М.
Впервые — Несколько ударов сердца. С. 28–30. Печ. по тексту первой публикации.
59-28. Н.П. Гронскому
Pontaillac, près Royan
Charente Infér<ieure>
Villa Jacqueline
20-го июля 1928 г.
Дружочек! Помните, в предыдущем письме: второе опускаю. Вот оно. (Выписываю из тетради, куда сгоряча, не дождавшись письма, между строками стихов и столбцами слов, вбрасываю свои вздохи и вопли) [253].
«Дружочек, конечно больно. Конечно каждый из нас тупо и слепо хочет, чтобы его любили больше всего, больше себя, больше него, против него, просто — любили. И еще — Переулочки останутся, а я пройду (дважды, — нужно ли объяснять?)
Как тот через 100 лет поглядел бы на Вас [254], на Вашей нынешней горе. Как Вы сами — через 10 лет — поправ все земные вершины — поглядите. («Поправ» не переносно, — пято́й!) Что́ больше: мое без меня, или не-мое — со мной. И нет ли в этом измены, дружочек, предательства родства, почти что: предпочесть мечту обо мне в горах — мне, живой, в тюрьме (море).
Это во мне говорит — хотела сказать: женщина, нет — просто моя движущая сила — тоска» [255].
_____
Тогда — опустила. Не хотела смущать, направлять, давить. Чуть-чуть — но в последнюю секунду рука не пошла! — не написала Вашей маме — или отцу [256] (никогда бы — обоим!) о Вас и море (вред), о Вас и горах. Но — мне стыдно стало прибегать
