На перекрестках встреч: Очерки - Людмила Георгиевна Зыкина
Мне хочется всегда, чтобы песня звучала как признание – сердечное, чистое, свободное от сантиментов и высокое, чтобы в каждом произведении был разговор со слушателем по душам. Поэтому, к какому бы песенному жанру ни принадлежало выбранное мною сочинение, я ищу в нем прежде всего распев, крылья широкой, легкой мелодии. Ну и, конечно, не остается в стороне интонация. Как спеть, чтобы слушатель увидел зеленой ивушку, ощутил дыхание буйных ветров, загляделся на уплывающие воды Волги-матушки? Надо так произнести слова, будто сию минуту видишь перед собою то, о чем поешь. Нашим старым сказительницам и народным певицам удавалось… Я тоже стараюсь всегда «переместиться» мысленно в песенный пейзаж, петь будто с берега реки, со степной зимней дороги, рассказывать людям о том, что вижу внутренним зрением. Не сразу, ох как не сразу это удается! Но вот песня включена в репертуар. Как же протекает работа над нею? Мой, если можно так сказать, способ постижения души песни состоит в том, что я живу с ней, постоянно думаю о ней. Медленно вхожу в ее мир. Ведь хорошо спеть песню трудно, очень трудно. Казалось бы, простая она и звучит всего несколько минут, но изведешься иной раз, пока разгадаешь ее загадку. Случается, что песня как-то сразу раскрывается, становится ясной во всех своих компонентах и сразу поется. Но чаще бывают мучительные раздумья, и они не покидают меня нигде. Песня незримо сопровождает меня повсюду, я не расстаюсь с ней ни на минуту. На каком-то этапе она начинает звучать во мне,- я вслушиваюсь в этот постоянно текущий и какой-то таинственный процесс. Что-то сразу отвергаю, что-то фиксирую, снова что-то обретаю. Происходит как бы диалог с самим собой, медленное узнавание песни, и наконец, приходит время ее рождения.
Разумеется, не бесследно прошли годы общения с такими профессиональными коллективами, как хор имени Пятницкого и Хор русской народной песни Всесоюзного радио и Центрального телевидения. Здесь я как бы созревала для того счастливого мига, когда удавалось пропустить песню через свое сердце, обретая самостоятельность. А это уже немало, ибо самостоятельность в искусстве – ощущение своей связи с эпохой, с событиями современной истории, с людьми, творящими ее, это умение по-своему воспринимать многообразие и сложность мира. Образность, верность жизненной правде, художественность даже в самом, казалось бы, незначительном всегда отличали ведущих исполнителей хоров. Как Владимир Григорьевич Захаров, так и Николай Васильевич Кутузов были в моей жизни наиважнейшими людьми. Кутузов, тончайший музыкант, выдающийся хормейстер, композитор, создатель прозрачных, мелодических песен, обладал еще одним редкостным качеством – умением чувствовать возможности артиста, находить в нем то главное и лучшее, что определяло его художественную суть. Мне он поручал сольные запевы без сопровождения, преимущественно протяжные. Не позволял петь громко, форсировать голос, заставлял вслушиваться в звучание каждой ноты, приучал к тому, чтобы звуки нанизывались один на другой, создавая впечатление беспрерывно льющейся мелодии.
Я благодарна моим педагогам из музыкального училища имени М. М. Ипполитова-Иванова, где занималась целых пять лет, одновременно ведя свой класс. Здесь я оказалась как бы на подступах к овладению всеми тонкостями академической вокальной школы. От меня требовали постоянного совершенствования вокальной техники, заставляли много работать над собой, решать раз от разу все более сложные творческие задачи, которые позволили в конечном счете подняться мне до определенного уровня. Но, пожалуй, главным критерием поисков было изучение жизни и творчества незаурядных и талантливых людей.
Еще в училище я запомнила высказывание Шумана: «Одним из путей продвижения вперед является изучение других великих личностей». Я, как могла, следовала этому завету. Например, годами работая над программами старинного русского романса, тщательно изучала музыкальные записи Надежды Андреевны Обуховой, чтобы понять ее «ключ», ее метод, ее умение передавать нюансы настроений, столь же разнообразных, как в человеческой душе. В исполнении Обуховой я всегда ощущаю стихи, которые легли в основу романса, их конструкцию, их строение. Я понимаю рифму, сюжет стихотворения, его символику. Чувствую, как эти стихи вызвали к жизни определенный характер музыки, те или иные гармонические или тембровые средства. Поэтическая строка в исполнении Надежды Андреевны всегда совпадает с мелодической, плавная вокальная линия создает необычайную мягкость интонации. Я испытываю ощущение радости, даже счастья от одного только того, что могу, мне кажется, понять это пение.
Всякий раз, готовя новую концертную программу с исполнением русских романсов, я стремлюсь побольше узнать об их создателях – композиторах и поэтах. Я, например, много думаю о Михаиле Ивановиче Глинке. Некоторые исследователи творчества композитора считали, что множество мелодичных украшений в его романсах приближают их к итальянскому стилю. А я, привыкшая к русской народной песне и всегда искавшая именно в ней хроматические узоры, понимаю, что Глинка нашел эту черту в русском музыкальном фольклоре. Кстати, в воспоминаниях о Глинке Александра Николаевича Серова есть удивительное рассуждение о вокале. Серов восхищался романсом Глинки «В крови горит огонь желанья» и говорил, что, несмотря на полное музыкальное тождество двух первых строф, во время прослушивания нет ощущения их одинаковости. А Глинка сказал Серову:
